И до стен Троице-Сергиевой лавры долетали ветры перемен, перемахивали стены, и вот уже семинаристы и студенты духовной академии обсуждали не только библейские комментарии Шольца. И Дерезера или недавно вышедшие церковные истории Макария Булгакова и Филарета Гумилёвского, но и теорию разумного эгоизма, учение позитивистов о неизменности устройства любого общества, учение Дарвина о естественном отборе, идеи о «врождённом неравенстве людей» и «вредности милосердия». Знал об этом московский митрополит.
Почти полвека назад Филарет начал свои богословские изыскания толкованием на Книгу Бытия, первую книгу Писания. Теперь же всё чаще он задумывался над смыслом последней книги – Откровения Апостола Иоанна Богослова.
…И я видел, что Агнец снял первую из семи печатей, и я услышал одно из четырёх животных, говорящее как бы громовым голосом: иди и смотри.
Я взглянул, и вот, конь белый и на нём всадник, имеющий лук, и дан был ему венец; и вышел он победоносный, и чтобы победить…
Умудрённому годами старцу было открыто, что с книги судеб человеческих, лежащей на престоле Господнем, снята первая печать. И первый всадник вошёл в мир.
Филарет страшился за судьбу Церкви, надежду и опору которой он видел в семинариях и академиях. Сознавал, что невозможно оградить будущих пастырей от всех опасных искушений, а всё же из осторожности подчас бывал излишне строг и подозрителен.
Ему по сердцу была осмотрительность протоиерея Петра Делицына, публиковавшего в академическом издании труды отцов церкви в максимально приближенном к первоисточнику виде. Жертвуя чистотою языка и плавностью речи, переводчик не посягал на смысл дорогого православного наследия. Вот, кстати, почему профессор Никита Гиляров-Платонов до своего ухода из академии не показывал подлинного текста своих лекций по патрологии[55] митрополиту (он там не только излагал жития отцов церкви, но и критически рассматривал их писания).
Нельзя покушаться на цельность православного богословия, хотя бы и называли его иные «казённым» или «школярским», был убеждён святитель. Сие не мёртвая буква предания, но постоянный живой опыт Церкви, в одном литургическом служении сохраняющей всё богатство и глубину веры и знания.
В то же время Филарет не был рабом буквы. Ещё мудрый митрополит Платон призывал его с Андреем Казанцевым остерегаться впадения в пустую схоластику, когда боговдохновенное учение превращается в учёный комментарий к текстам. При всех ошибках двух врагов – князя Александра Николаевича и отца Фотия – одно их объединяло: стремление лично стяжать благодать Святого Духа. Сие, в свою очередь, есть другая линия богословского умозрения, когда содержание веры раскрывается в самом опыте жизни, когда человек в одиночку восходит к Богу.