Х-ха-а. Длинное тонкое лезвие казацкого ножа легко пробило шейные позвонки и горло, лишив возможность японца даже крикнуть… А пластун, не оглядываясь на агонизирующее тело, тенью скользя между камней, уже неслышно приближался к следующей жертве. Охота и война – два дела, сызмальства известные забайкальским казакам, – превратили их в совершенную машину для выслеживания зверя и уничтожения врагов. Другие в этих суровых краях просто не выживали… Вахмистр замер, прислушался… Да, вот тут, чуть правей, клацнул затвор винтовки, значит, надо взять еще дальше, обогнуть этот камушек… да их тут сразу двое! Один, видно, что-то почуяв, перевернулся на спину… Поздно, голубчик!
Х-ха-а-а-а! Скользящий удар бебута беспощадно вскрывает горло первого врага, и рука сразу же уходит в замах, а колено надежно фиксирует извивающееся тело второго. Теперь быстро-быстро найти двух последних. Скинуть внезапно потяжелевшую бекешу и папаху… Не обращать внимание на струящуюся по рукаву кровь и стремительно намокающий чекмень. Где ж они? Хлопок карабина на склоне и сразу же хлесткий выстрел в ответ буквально в двадцати шагах… «Ну вот и все, закончились прятки… Теперь вы мои!»
Отстреляв последнюю обойму, прапорщик отбросил ставший бесполезным карабин и деловито пересчитал патроны к офицерскому нагану. Отсутствие винтовочных даже к лучшему: левая рука совсем онемела, навскидку не постреляешь, а тут даже взводить не надо – только нажимай…
– Степан! – раздался неожиданно голос дядьки Тимофея оттуда, где должны были таиться преследователи… – Стёпушка, подь сюда… басурмане кончились…
Вахмистр полулежал, прислонившись спиной к валуну, намертво зажав уздечку испуганно прядавшей ушами японской лошади. Разорванный в нескольких местах чекмень в отсвете проглядывающей сквозь тучи луны блестел, как обычно блестит на сукне пропитавшая материю влага. В двух шагах изломанными куклами валялись тела преследователей, один из которых был явно европейцем.
– Наш, сучёныш, – заметив взгляд прапорщика, кивнул на труп казак, – крыл меня на чем свет стоит, пока я его не успокоил…
– Дядька Тимофей, да как же… – Прапорщик опустился на колени перед пластуном.
– Ты вот что, Стёпушка… Без лошадки, да раненый до наших не доберешься… Так что садись и скачи. Поспешай. И про нас, и про Яшу своего геройского всем сам расскажешь… Мамане твоей поклон передай, а я тут полежу, отдохну. Устал я что-то шибко сегодня, пока возился с этими нехристями.
В тот же день. Вейхайвей
Китченер брезгливо осмотрел стоявшего перед ним навытяжку японского офицера.