– Спешиться, осмотреться! – не отрываясь от бинокля, приказал Едрихин крохотной группе всего в десять человек, трое из которых были моряками.
Врангель хмуро осмотрел распадок, через который проходила единственная дорога из Пекина в Мукден. Оседлать высоты не получится из-за недостатка людей. Самим засесть в этой узкой горловине – противник легко обойдет с любой стороны, поднимется не торопясь по сопке и перестреляет, как куропаток. Идти дальше, на равнину – ещё хуже…
– Надеюсь, что это он, – с сомнением в голосе продолжил Едрихин и тяжело вздохнул.
Врангель уже понял, насколько разведчик переживает за эту операцию, и даже не пытался его как-то успокоить.
– Алексей Ефимович! Здесь единственная позиция, с которой мы худо-бедно контролируем окрестности. Спустимся в долину – станем слепыми и беспомощными. Дорога всё равно одна. Влево-вправо – лошади ноги переломают.
Едрихин молча кивнул и опять приник к своему шикарному морскому биноклю.
– А вот и сопровождающие лица, – пробормотал он совсем другим, жёстким тоном и, обращаясь к поручику-инженеру, кивнул: – Николай Николаевич, приступайте.
К чему нужно приступать, Врангель не понял, но люди Едрихина, очевидно, знали, что делать, и у подножия крутого склона закипела работа. Двое саперов, о роли которых барон даже не догадывался, снимали с вьюков тяжелые ящики, укладывали около неприметного валуна и быстро долбили киркой мерзлую землю. Третий, улыбчивый румяный унтер, деловито расчехлял катушки с проводами. Моряки тем временем отвели лошадей в глубину распадка, стащили с вьюка кургузый пулемет Хайрема Максима и деловито прилаживали его на треногу за валуном, выпирающим со склона наподобие корявой фиги.
– Погоня – не менее эскадрона, – комментировал тем временем увиденное в бинокль Едрихин, – и это не японцы. Эх-х, хорошо идут, в отличие от нашего. Никак не могу разглядеть, кто это…
Драма, разворачивающаяся у подножия горы, была уже видна невооруженным взглядом. Одинокого всадника отделяло от преследователей не более двух верст, и расстояние стремительно сокращалось. Его лошадь, то ли смертельно уставшая, то ли раненая, уже еле трусила, спотыкаясь через каждые два шага на третий, да и сам всадник был явно не в лучшей форме. Он мешком осел в седле и даже не пытался пружинить ногами в такт рыси. Голова, беспорядочно болтающаяся от тряски, постоянно клонилась к лошадиной гриве, и только изредка он приподнимал её, оглядывался назад, изображая понукание и пришпоривание.
– Прапорщик, – обратился к Врангелю Едрихин, – подарок Марии Федоровны освоили?