Мгновение поколебавшись он наклоняется и тянет стрелу на себя, ухватив ее за чистую часть древка и уперев ногу в грудь трупа. Наблюдая за этим, Коннор прислоняется спиной к дальнему камню в надежде, что приближаться сюда Ричард не пожелает. Он не сумеет ему объяснить, а тот не сумеет понять. Коннор смог реабилитировать себя в глазах друга после побега от Ордена, сохранив собственное достоинство оправдать совершенное отвращением к низостям, что творились за воротами резервации. Но стрела была иным. Ее кража делала его не просто вором, чего и так было бы достаточно. Для превыше всего ставящего честь рыцаря это было отвратительной низостью, для доброго подданного Делориана — предательством целой империи.
От одной этой мысли Коннор с горечью закусывает дрогнувшую губу. Чертов тепличный цветок, выбравшийся на волю из-под отцовского крыла...
Из раздумий его вырывает Блез, наконец выпрямившийся и с нескрываемым отвращением оглядывающий добытую из тела стрелу. Внешне она ни капли не изменилась, но Коннор знает, что стоит чуть надавить и, лишившаяся своих сил, она без труда переломится, как и любая другая шестисотлетняя палка.
Он отрывается от своей опоры и широкими шагами направляется вглубь пещеры. Вперед остальных — лишь бы не услышать от них ни слова, лишь бы избавиться от взглядов. Выражение лица наемника странно, непривычно, но Коннор от всей души благодарен ему за молчание. И осуждение, которого он не находит в его странных глазах.
Пройдя мимо, Коннор с горечью бросает ему через плечо:
— Можешь выкинуть ее к Лодуру.
Его гонит вперед навязчивое раскаяние. Он нисколько не жалеет о том, что только что убил кого-то, слишком отчетливо его понимание ситуации. Этот абаддон не был из того большинства, что заслуживали жалости и милосердия вместо гонений и вечных страданий под гнетом Ордена — таких ему довелось перевидать достаточно. Не убей Коннор его, и мертвы сейчас были бы все они. Промедли он еще хоть мгновение — уже завтра он вез бы то, что осталось от его друга, по ведущему в столицу тракту, чтобы вернуть того домой к отцу. Горло его стискивает злость лишь на собственную недальновидность, уступчивость, с которой он позволил всем им оказаться здесь уже догадываясь, что ждет их внутри.
Коннор стискивает зубы, в спешке едва не влетев в один из образовавших проход камней, когда что-то привлекает его внимание. Он замирает и, щурясь без света оставленного далеко позади факела, вглядывается в темноту за крупным обломком породы.
— Вылазь оттуда, — хрипло приказывает он, не заботясь о том, чтобы не прозвучать угрожающе.