Четверть часа спустя Сенька подвел к Саше молодого еще плечистого мужика. Лицо его трудно было рассмотреть из-за лиловых, начинающих понемногу желтеть следов побоев.
— Да что случилось, то и случилось, — без особой охоты сказал мужик. — Казаки были.
— Это они тебя так избили? — спросила Саша.
— Да если б только так... Саблями они наших рубили. Пуль жалеют на нашего брата.
— Как же ты выжил?
— А так, — мужик задрал рубаху, показывая свежий рубец через весь левый бок. — Промазал казачок, вот как. Много народу положили, по всем и не попадешь. Ну я мертвым прикинулся, сжал зубы, перетерпел. Баба из хлыстов зашила тут уже. Сказала, свезло, никакие кишки не задеты.
— А что ж семья твоя хлеб не убрала?
Мужик равнодушно глянул в светлое небо и ответил без всякого выражения:
— Им уже без надобности тот хлеб.
— Казаки убили их? Господи...
— Ну, казаки... Жену я сам порешил. Пожалел. Мучилась больно, весь живот распороли ей, и не добили даже. А мать... — он осекся. Не хотел продолжать.
— А дом вот этот тоже казаки сожгли? — быстро сменила тему Саша, указывая на еще дымящееся пожарище слева от тропы.
— Этот? Это председателя сельсовета нашего был дом. Его не казаки. Его мы сожгли. Дверь снаружи подперли бревном и запалили. Хороший дом был, и горел хорошо.
— Но почему?
По полю прошел легкий ветерок и воздух наполнился шелестом высыпающегося из колосьев зерна.
— А это председатель казакам показал, с чьих дворов люди в леса поуходили. Списочек аж составил, грамотный был шибко. С нашего двора никто и не бывал в партизанах отродясь, а прост запашка моя старосте больно глянулась. Теперь-то уж все ушли в леса, кто от казаков уберегся.
— А у нас на селе казаки тож с кулака нашего списочек энтот требовали, — вмешался идущий рядом молодой парень. — А он в отказ: так и так, не стану на соседей своих донос клепать. Мне, мол, с ними жить еще. Есаул засмеялся так: а вот и не жить! Шашкой и порешил на месте. Юшки было...
— Наш-то мироед мигом списочек подал, — влез в разговор третий мужик. — Рад, мол, услужить, господа хорошие. Одна нога тут, другая там. Ан не глянулся атаману его списочек. Покрываешь, грит, партизанов-то. И отдал дом его на поток. И то, богатых-то антиреснее грабить, нежели бедноту.
Саша, не отрываясь, смотрела на пересохшие колосья и гибнущее в сырой земле зерно.
***
Ночь полнилась танцующими огоньками. Иногда они загадочно мерцали в вышине, иногда кружились веселым хороводом совсем рядом. Саша не помнила, как и почему оказалась здесь, возле какого-то бревенчатого сруба у края… наверно, поля. Ночь, ласковая и теплая, сама вела ее, и причин сопротивляться не было.