Исключение составляла Германии, где на своей коронации в 1861 г. прусский король Вильгельм I провозгласил свои права помазанника Божьего. Хотя тогда он позволил Бисмарку затмить себя (позже он говорил, что при его канцлере «сложно» быть императором), его внук кайзер Вильгельм II сознательно представлял себя всемогущим повелителем империи, ее Богом избранным единственным правителем. В действительности Вильгельм II к 1914 г. не обладал реальной властью, но ложное чувство собственной важности со временем ускорило крах его и его империи. Падение Гогенцоллернов, как и династии Романовых в России, вызвало сейсмические изменения, которые разрушили меньшие соседние державы, территории которых находились в составе Германской империи. С новой немецкой Веймарской конституцией, вынуждавшей этих глав государств отречься от престола (как уже сделал кайзер), в общей сложности около двадцати королей, великих герцогов, герцогов и принцев увидели упразднение их исторических правящих домов.
Хотя на кайзера сегодня не нападают с пристрастной язвительностью Первой мировой войны и первых послевоенных лет, когда его обвиняли в безумии, жестокости и психопатическом садизме, но и сейчас продолжаются споры о его истинном душевном состоянии и о его ответственности за ужасы 1914–1918 гг. Без сомнения, показное хвастовство, дипломатическая бестактность, любовь к интригам и милитаристское поведение, не говоря уже об огромном увеличении военно-морского флота, сыграли свою роль в разжигании конфликта, но это не говорит о том, что Вильгельму II не хватало ума или что он был подстрекателем войны, замышлявшим массовые убийства и уничтожения. Хотя кайзер создавал проблемы и поощрял разногласия между державами, часто приходя в восторг от локальных войн соседей, он хотел, чтобы Германия стояла в стороне и наблюдала за этим. Вильгельм II был человеком с переменчивыми настроениями и идеями, который редко, если вообще когда-либо, долго придерживался какой-то политики; канцлер Гогенлоэ описал эту черту с некоторым цинизмом: «Кажется, его величество рекомендует еще одну новую программу, но я не воспринимаю это слишком трагично; я видел слишком много программ, которые приходят и уходят» [6].
Поскольку кайзер жил по своим законам, постольку со временем его личная власть еще больше уменьшилась из-за его министров, которые, несмотря на словесные обещания, часто скрывали от него важные дела, опасаясь его реакции. Ненавидевший критику, крайне обидчивый, слишком часто выступавший спонтанно без тщательно составленных записей, Вильгельм реагировал на события ошибочными и неосторожными комментариями, которые становились причиной скандалов или серьезных кризисов. Принимая окончательное решение по стратегическим вопросам, в том числе военным, в которых он пользовался бо́льшим авторитетом, кайзер обнаруживал, что его мнение и политика подвергаются сомнениям и все чаще игнорируются. Тем не менее, пока между военными и гражданскими фракциями, а также между германским рейхстагом и польским ландтагом нарастала напряженность, возникшая из-за неточного определения обязанностей новой Германской империи, Вильгельм заявлял о своем желании поддерживать мир. Несмотря на его прежнюю браваду, по мере того как серьезность международной обстановки становилась все более очевидной, а война – все более вероятной, казалось, он с настойчивостью призывал к мирному урегулированию, даже в последний момент выразив надежду на то, что крупного конфликта можно избежать. Ни он, ни его партнеры, императоры России и Австрии, не в состоянии были справиться с ситуацией, и их поздние, неуверенные изменения политики только усугубили положение дел. И Вильгельм, и Николай позже обвиняли друг друга в развязывании войны. Даже несмотря на то, что царь заявлял, что его кузен мог бы остановить это, «если бы он захотел», он понимал, что Вильгельмом в значительной степени руководят его советники [7].