— Как будто из своего кармана платить, — не удержался Гуннар. Впрочем, терять уже нечего.
— Вот как запел, а дурачком прикидывался. Признаешься в том, что убил?
— Мне не в чем признаваться.
Надо было рубить. И это стало его последней связной мыслью.
* * *
Оказывается, быть молодым, здоровым и сильным — невеликое благо, когда никак не получается ускользнуть в беспамятство, раз за разом твердя лишь три слова — это не я. И все же всему есть предел. Как раз в тот миг, когда Гуннар готов был признаться в чем угодно, разум все же провалился в темноту. Наверное, ненадолго, хотя кто его разберет. Очнулся от воды, выплеснутой на голову, и пощечины. Оказывается, он уже не висел, стоял на коленях. Судья присел напротив, запрокинул его голову, вцепившись в волосы на затылке.
— Неужели тебе не хочется, чтобы все это закончилось?
Гуннар часто и мелко закивал. Хочется, еще как хочется.
— Вот и умница. Значит, убил ты. А чего ради было так стараться?
Он попытался пожать плечами — прежде, чем успел подумать — вскрикнул. Думать вообще получалось плохо.
— Не знаю.
Еще одна пощечина.
— Что ж ты бестолковый такой… Не понимаешь, что признаются все?
Ну еще бы. Это только скальды поют, мол, был он чист сердцем, и потому Творец дал сил претерпеть боль и доказать, что невиновен. А в жизни признаются все.
— Понимаю.
— Ну вот. Так зачем ты его убил? Сам на Эйлейва злобу затаил или нанял кто?
Вот, значит, как его звали. Зачем убил? Был бы одаренным, сказал бы, силы захотел больше. А так…
— Сам придумай… у тебя хорошо получается.
Творцу ведомо — он вовсе не собирался юродствовать. Просто слишком трудно соображать, когда голос уже сел от крика. Был бы в самом деле виноват — давно признался бы. Но чтобы рассказать о том, чего не делал, нужно было придумать, а думать не получалось.
Судья досадливо оттолкнул Гуннара, поднялся, вытирая руки невесть откуда взявшейся тряпицей.
— Продолжайте.
В дверь постучали. Судья ругнулся, жестом приказав пока погодить. Встал в проеме двери, разговаривая с кем-то — если бы Гуннар и мог поднять голову, едва ли разглядел сквозь упавшие на глаза мокрые патлы. И то правда, разве ж тут поговоришь под вопли-то. Лицо уродовать нельзя, лицо — подобие Творца… о чем это он? Пусть Творец благословит того, кто отвлек судью, пусть говорит, говорит подольше. Может, получится собрать разбегающиеся мысли и придумать, зачем он все же убил того, как его там…
— Что вы здесь делаете? — недовольно спросил судья.
— Стражники, дежурившие ночью, доложили. Хотел посмотреть, что там за душегуб такой.
Знакомый голос. Был бы знакомый, если бы его звон в ушах не заглушал. До чего ж голова тяжелая, не поднять…