Зря, выходит, он на Руни напраслину возводил — до верховного, члена городского совета, добрался. Но о каком убийстве и каком сообщнике речь?
Судья усмехнулся.
— А говорили, нечего делить.
— Я по-прежнему совершенно в этом уверен, — развел руками Руни. — Так милорд целитель может забирать своего приятеля?
— Может. Вещи сейчас принесут. С вашего позволения, господа.
Эрик не стал дожидаться, пока закроется дверь, мигом оказался рядом. Снова выругался:
— Месяц, хотя бы месяц ты можешь не влипать в неприятности?
Под кожей засвербело — Гуннар покосился вниз, ожоги на ребрах таяли на глазах. Надо было благодарить, но…
— А не по твоей ли милости я в них попал?
Эрик на миг застыл с ошарашенным видом, потом усмехнулся:
— Ну да, я бы тебя не убил просто потому, что собственных трудов жалко… ложись на живот, прямо на лавку. Ложись, говорю! И подтвердить, что я и вчера и сегодня ночью мирно спал в своей постели может только Ингрид, а я могу сказать то же самое о ней… Чему, в общем-то, едва ли кто-то поверит, если дойдет до разбирательства. — Эрик снова ругнулся. — А еще говорят, мы мясники. За такое правосудие голову бы отрывать.
— Какое уж есть, — пожал плечами Руни. Тронул Гуннара за руку. — Прости, я не успел. Судью подняли раньше, и… Он упрямей барана, чем больше уговаривают, тем сильнее упирается, так что пришлось через его голову, а это время.
Гуннар дернулся, сбрасывая руку, снова зашипел сквозь зубы — плетения, хоть и заживляли быстро, отнюдь не были безболезненными.
— Знаешь, после этакого я бы признался в убийстве собственной матери, — проворчал Эрик. — Да не дрыгайся ты!
Гуннар попытался подняться.
— Ничего мне ни от кого от вас не надо. Отпусти. И пришли счет, чтобы в долгу не оставаться.
Будь его меч обычным, первым делом пошел бы к тому, кто умел находить одаренных по крови — если меч вернут, конечно. Вдруг да осталось на клинке достаточно, чтобы разыскать убийцу. Но небесное железо блокирует дар. Даже если и удастся что соскрести, не поможет. Впрочем, и в том, что на клинке что-то осталось Гуннар вовсе не был уверен, помня, как Фолки обтер клинок прежде, чем убрать в отобранные ножны — бездумно, просто потому, что привык заботиться об оружии, своем ли, чужом ли… Потому только и оставалось, что подозревать, и от этого становилось вдвойне тошно.
— Лежи, я сказал, раздухарился, как полегче стало. — Целитель бесцеремонно придавил загривок Гуннара. — А то привяжу, с меня станется, гордец нашелся. Встанешь на ноги — подозревай в чем хочешь, а пока лежи и не рыпайся. Хорошо хоть свежее еще все, а то бы совсем…