— Помочь? — спросил Руни.
— Да, спасибо.
— Я тоже не могу доказать, что был дома. Сив подтвердит, конечно, но и ее словам… Хотя я бы не стал заниматься такими делами настолько близко от «Шибеницы» — оттащил бы подальше.
— Положим, вчерашний труп оставили явно для того, чтобы нашли как можно скорее, — сказал Эрик. — А первый — да, там задворки, конечно, и люди редко ходят, но и я бы подальше отволок.
— Слишком много наглости или слишком мало сил?
— Если первое, то это или ты, или я, или Вигдис. Если второе — Ингрид не слабее тебя, так что Вигдис или Иде… — Эрик снова ухватил за загривок дернувшегося было Гуннара. — Уймись, никто за твоей ненаглядной с небесным железом не собирается.
— Эк ты ловко Ингрид оба раза в стороне оставил, — усмехнулся Руни. — А Иде откуда знать?
Эрик смутился.
— От моего слишком длинного языка. Вечно я как дурак верю, что кому-то просто интересно со мной, а не… — Он махнул рукой. — Ладно, не о том…
Открылась дверь, прервав его на полуслове, вошедший караульный поклонился Руни.
— Его вещи.
Тот кивнул, указал жестом: на столе, мол оставь.
— Глянь, все тут?
Гуннар поднял голову. Груда одежды, поверх нее меч.
— Амулет?
Эрик шагнул к столу, переложил клинок, лежащий рядом с вещами — и снова даже не вздрогнул, словно прикосновение к небесному железу его не беспокоило. Странный он.
— Тут, под мечом.
— Тогда все важное здесь.
Впрочем, он бы не особо сокрушался, если бы и вовсе ничего не вернули. Голову на плечах унести удалось, до сих пор толком не верилось.
Эрик положил меч Гуннара на стол, вернулся обратно.
— Давай доделаю.
Руни послушно отступил.
— Но все это, конечно, никуда не годится, — сокрушенно заметил он, присаживаясь на край стола. Подвинул меч, ругнулся. — Не можем же мы все друг друга подозревать.
— Ингрид сказала бы, что не доверять друзьям позорней, чем оказаться обманутой, — пожал плечами Эрик.
— Это значит зажмуриться покрепче и натянуть одеяло на голову, надеясь, что чудовище не увидит, а потом исчезнет само собой. Можно и так.
— А получится? — Эрик невесело усмехнулся. — Ты смотришь на меня и думаешь, чего я могу желать настолько сильно, чтобы располосовать живого человека. Я смотрю на тебя и думаю: если тебя не трогает то, что ради правосудия могут вздернуть на виску заведомо невиновного, то, наверное, во имя великой цели позволительно и зарезать кого-нибудь незнакомого? Гуннар глядит волком на нас обоих, и трудно его в этом винить… — Он поспешно вытащил из рукава чистую тряпицу, зажал нос, прогнусавил: — Все, одевайся, — добавил, прислонившись к стене: — Да и девчонки наверняка…