Если узнаю, что хоть один глаз прослезился и один рот рассмеялся, то опять примусь за перо; зачну чертить новые истории. Если же несчастный книгопродавец сей книги пойдет по миру, то не взыщите,-- я уже тогда сам заплачу и засмеюсь: заплачу -- что погубил человека, засмеюсь -- что вздумал быть цензором Катоном, и писать уж больше не буду, как к своим родным и к прикащикам. Сколько сберегу бумаги, перьев, зрения и покоя!.. Но судьба Луки Акдреича, детей его и моя в ваших руках. Несколько вас, составляющих общество, несколько обществ публику, а публика -- вещь бессмертная, премудрая, ветреная, орденская дума, уголовная палата, Тит, Нерон, мать и мачеха... Впрочем, имею честь пребыть с истинным почтением и преданностию,
милостивая государыня, публика,
ваш покорнейший слуга N. N.