Этим кратковременным моментом безвластия воспользовались и «Япончик», и Блюмкин. Первый — чтобы взять себе власть, пусть и теневую. Второй — чтобы вывести прилипшие к рукам ценности и активы разбомбленного не так давно Государственного банка. И все остались довольны.
А Муравьева потом пристрелили при очередном его «наполеоновском» демарше на Волге. Ну, да и пес-то с ним, собакой.
Пристроив все, нажитое непосильным трудом, Яков отправился в Киев, где в то время хозяйничали австро-немецкие оккупанты. Он находит своих однопартийцев, а, вероятнее всего, просто собирает шайку-лейку, посулив им горы золотые, и готовит покушение на украинского гетмана Павла Скоропадского и, для пущей важности, на фельдмаршала оккупационных войск Эйхгорна.
Фельдмаршала прищучить удалось, а вот Скоропадский, лысая башка, избежал взрыва, пули и ножа. Видать, сколько Эйгхорн верил в свою немецкую неприкасаемость, столько и гетман был весь на инстинктах, каждую минуту ожидая подвоха. Эта настороженность помогла ему прожить до старости и помереть однажды в иностранном монастыре, где он последние годы замаливал грехи своей военной карьеры. Что же, храбрые люди и ведут себя достойно своей храбрости.
Блюмкин сразу же после своих силовых террористических акций удрал в Советскую Россию и начал разрабатывать и даже готовить покушение на Колчака. Однако в последний момент получил отбой в связи с ненадобностью — того в Иркутске арестовали левые эсеры.
И в это время ему еще не исполнилось 20 лет. Кто бы мог подумать!
Яков, не привыкший подолгу сидеть на одном месте, двинулся, было, опять на Украину, но по глупому недоразумению попал в плен к петлюровцам. Те решили показательно расстрелять пацана-еврейчика, оказавшего столь ощутимый отпор при задержании ражим наглым мужикам. Побили Блюмкина изрядно, вынесли все передние зубы и в бесчувственном состоянии оставили до утра в хлеву на сене, чтобы с восходом солнца провести казнь, предполагая, что к тому времени пацан придет в себя настолько, чтобы стоять на ногах.
Ну, а поутру они проснулись. Два охранника, командир отряда и еще какой-то начальник штаба оказались удушенными до смерти, а еврея и след простыл. Амбарный замок в хлеву так и остался нетронутым, но пленник исчез.
Яша лечился целый месяц, обзавелся новым оскалом, потом приехал в Киев, к тому времени уже вполне «красный», и сдался в ВЧК. Конечно, его тут же приговорили к расстрелу, но потом амнистировали без потери всех гражданских прав. Тогда такое дело практиковали на «раз-два». Тогда суд был скор, но состоял не из монстров женского пола, а блюдущих революционный интерес старых партийцев. Те в обмен на информацию о радикальных левых эсерах, в основном тех, что когда-то брали вместе с Блюмкиным банк, отпустили Яшу. Сами, разумеется, получили почести, партийные и материальные, от арестов и конфискаций.