Дыхание Давида грело мне шею. В голове у меня промелькнул неясный образ женщины, похожей на Анаис. Она распласталась под кроватью, не обращая внимания на спазм в шее, на зуд в ноге, а над ней разливался жар. Точно так же и я с наслаждением подслушивала их под закрытой дверью.
Я раздвинула ноги. Мои стопы повисли над землей по обеим сторонам от ног Давида. Я положила ладонь на грубую ткань его джинсов и погладила ее. Я ничего не чувствовала, кроме твердой выпуклости вдоль его бедра. Я продолжала водить пальцами взад-вперед.
– Подожди, – сказал он.
Краем глаза я увидела, как он поворачивает голову и отводит взгляд, стиснув зубы. Может быть, он жалел, что посадил меня к себе на колени. Он вздрогнул, и я на миг засомневалась, что это было от удовольствия.
– Марго.
Он произнес мое имя с болью в голосе, но я по-прежнему ощущала твердость. Я стала ласкать его активнее, добравшись до того места, которое, как мне казалось, было самым чувствительным. Пальцы у меня теперь горели. Я надавила большим пальцем сильнее, прошлась по всей длине. Я вжималась в него рукой.
Его дыхание стало тяжелым и влажным. Он перекинул мои волосы вперед, обнажив шею. Я ждала, что он меня поцелует, но он этого не сделал. Вместо этого его руки скользнули по моему животу, потом к ногам, залезли под ночную рубашку. Он грубо впился пальцами в голую кожу и прижал мои бедра к своим, и я впервые ощутила мимолетный страх. Он был намного сильнее и старше, и мы были одни. Наверное, он почувствовал перемену во мне, потому что выпустил мои ноги. Я вдруг поняла, что перестала ласкать его, что сижу затаив дыхание. Он одернул мою ночную рубашку.
Постепенно я снова начала прикасаться к нему. Я добралась до теплой кожи над джинсами. Было бы так просто расстегнуть джинсы и взять его в руки, или в рот, или даже глубже. Я хотела поскорее сжать его пальцами и в то же время хотела, чтобы все длилось как можно дольше. Закрыв глаза, я снова и снова видела, как держу его в руках, как сжимаю сильнее, как он изливается. Мы могли остановиться. Было еще не поздно.
Я не могла бы точно сказать, когда именно перешла черту. В другой жизни я бы, может, заколебалась и встала с колен Давида. Но в тот момент мне казалось, что я делаю то, что должна сделать. Я вспоминала, как Брижит говорила о желании отдалиться от него, как она вошла в ванную и обезобразила меня своим взглядом. Я стояла перед ней голой, как она стояла перед матерью в кабинете врача много лет назад. Сейчас я понимала это чувство. Унижение. Я думала о пульсации, передававшейся через одежду Давида моим ладоням.