Я расстегнула пуговицу на его джинсах. Моя ночная рубашка окутывала его колени. Я привстала на цыпочки и одной рукой сдвинула в сторону трусы. Мы замерли на несколько секунд. Потом я слегка приподняла бедра и направила его в себя.
Я почувствовала острый трепет от осознания, что в меня входит новый мужчина. Но стоило Давиду утратить самообладание, и это чувство должно было пройти; я уже ощущала, как его руки сжимаются сильнее и то тянут меня вниз, то толкают вверх. Он не то застонал, не то ахнул, и я тут же почувствовала, что удовольствие вытекает из меня, как вода, уходящая в сливное отверстие.
Его движения были сдержанными. Он вошел глубже и остановился на этом. Он боялся или больше не хотел меня.
Я испытывала отчаянное желание преодолеть эту преграду. Я хотела, чтобы он утратил контроль. Одна мысль об этом выворачивала меня наизнанку, и я чувствовала влагу между ног. Как доставить ему удовольствие? Я закрыла глаза, увидела под веками ярко сверкающие искры и услышала, как он шепчет, что я вся мокрая. Мне было стыдно за то, что там скользко. Но зато теперь я понимала, что он неравнодушен ко мне. Щеки и шея как будто таяли. Я начала двигаться, подаваясь к нему бедрами. Его дыхание участилось, и я потянулась рукой вниз, чтобы дотронуться до него. Его рот открылся, подбородок лег мне на шею. Я вздрогнула от прикосновения грубой щетины к коже, и меня захлестнула внезапная волна отвращения.
Веки вспыхнули красным. Я распахнула глаза. В доме включился свет. Не успела я моргнуть, как он выключился. Дом снова погрузился в темноту. Давид застыл и прижал меня к груди. Я вдруг поняла это безумное чувство, когда веришь, что тебя никто не увидит, если закрыть глаза. Когда надеешься, что твоя слепота распространится на тех, кто тебя ищет. Мы замерли в темноте, ожидая, что сейчас откроется дверь.
– Ты что-нибудь видел? – спросила я.
– Загорелся свет на втором этаже, – сказал он, – всего на секунду.
Я сбросила с себя его руки и встала. Давид остался сидеть. Я посмотрела на его расстегнутую ширинку, на пряжку ремня, сдвинутую набок, на молнию, поблескивающую в темноте. У него все еще стоял, обнаженная головка блестела. Как только я увидела его, желание у меня пропало. Чуть погодя он поднялся и, морщась, начал застегивать джинсы.
Я осталась ждать в саду. Давид открыл дверь кухни и скрылся в доме, не включив свет. Я надеялась, что он по-прежнему возбужден и пойдет к ней. Я представила, как он забирается в постель, и, когда вошла в дом, прислушалась.