Как ни странно, я не чувствовала ни сожаления, ни вины, как будто то, что произошло между нами, было во сне. Мы соскользнули друг в друга, как падают в бассейн, если слишком долго стоят на краю. Но все было на самом деле, и я снова и снова вспоминала об этом, когда видела, как он игнорирует меня, оставаясь со мной на кухне. Как он отшатывается, когда я начинаю говорить, и боится проявить ко мне внимание даже наедине.
Мы с Брижит чистили картошку за кухонным столом. Мы сбрасывали кожуру в полиэтиленовый пакет, а очищенные клубни клали в холодную воду. Она постоянно исправляла мои промахи, бесцеремонно отбирая у меня картофелину, чтобы показать, как снять сразу всю кожуру. Вид у нее был безмятежным, лицо не выражало никакого беспокойства, но тут она внезапно прервала молчание вопросом:
– Как думаешь, ты когда-нибудь расскажешь матери о том, что ты сделала?
Сердце у меня так и подпрыгнуло.
– О чем? – спросила я.
– О журналистах, о твоем отце, о том, что это ты преподнесла им недостающий фрагмент пазла.
Я покачала головой и положила картофелину в воду, стараясь сделать это без брызг.
– Нет, она не должна узнать.
– Почему?
– Потому что она меня никогда не простит.
От одной мысли о том, что Анук может узнать правду, рот словно наполнился песком, и меня затошнило.
– Похоже, ты нуждаешься в ее одобрении – тебе не все равно, что она подумает.
– Ты не видела, какая она, когда злится. – Я отвела глаза. Картошка плавала в кастрюле с мутной водой. – Почему ты спрашиваешь?
– Просто любопытно. Интересно, знал ли твой отец, что это ты?
– Откуда ему знать? – Я уставилась на нее диким взглядом.
– Он должен был попытаться выяснить. Про тебя он догадывался вряд ли, но кого-то наверняка обвинял. О том, откуда могла утечь информация, он знал больше, чем все его окружение.
Брижит достала из кастрюли картофелину, нарезала ее тонкими ломтиками и бросила их в овальную форму для запекания.
– Будь твоя мать более проницательной, она бы поняла, что это ты.
– Может, ей это и в голову не приходило.
– Да, наверное, ты права: она живет в своем собственном мире. Она ведь так и не знает о нашей книге, да?
– Мы же решили ей не говорить, помнишь?
– Да, ты на этом настояла, но в какой-то момент книга будет опубликована, и тебе придется что-нибудь сказать.
Я покраснела и отвернулась.
– Ты умеешь хранить секреты, да?
Я снова посмотрела на нее, и наши взгляды встретились. Меня поразило то, что я увидела в ее лице, – удовольствие и одновременно предвкушение. Точно так же она выглядела, когда я принесла ей chouquettes[36]