«Танатос знал, что боль — исход, и лишь ребенка назовет, Покинет ее жизнь в тот миг, но вскоре рОдится двойник. Обломок силы, что хранишь, цветку красивому вручишь, — скрипучим голосом прозвучало пророчество самой старой, из мойр — И вместе с той, что всех милей, сорви тот цвет, среди камней.»
— Где Геката? — заорал я, но мойра уже замолчала.
Танатос был цвета земли, но нашел в себе силы и подполз ближе к Персику. «Не обращай внимания!» — утешала Персика Катя. «Ничего страшного. Все будет хорошо!» — слышался ее дрожащий голос. Персик кивала, не сводя с нее глаз.
Ногу обожгло, я дернулся. В кармане моей туники находился маленький камушек силы, который я отобрал у Персефоны. Мойры считают, я должен отдать его какому-то цветку среди камней.
Где? Где эти ветоши видели этот цветок на камнях?! Я перерыл все! Каждый уголок! Его нет!
— Любимый, — дрожащим голосом Персик позвала Танатоса. Тот тут же навис над богиней жизни, — Побудь со мной. У меня предчувствие плохое. Мне почему-то кажется, что в Аиде наступила зима. Снегом пахнет…
Подтверждая слова молодой Богини крупные хлопья снега, как пепел Тартара, кружились в воздухе и тихо оседали на землю.
— Сень, ты чего? Тебе холодно? — уже почти рыдая шептала Катриона, а Никата растерянно смотрела на меня.
Я пожал плечами. Еще до конца сам не веря тому, что вижу. Я еще раз попытался позвать Гекату, но племянница так и не ответила. По каким мирам ее носит в такой ответственный момент?
— Больно! — визг Персика больно резанул по ушам. Я стоял, как вкопанный, не зная что делать и чем помочь. Я думал умирать больно! Интересно, все женщины так мучаются? Или только богини. Если такое происходит с богиней, то что будет с маленькой смертной? В этот момент я посмотрел на Катриону. Неужели она не боится? Неужели ей не страшно? Как хорошо, что я — мужчина. И мужчины не рожают! И тут мне вспомнился Зюся, который случайно выдавливал прыщ на голове. Так появилась Афина Паллада. Иногда, глядя на Афину мне кажется, что прыщь был вовсе не на голове. А Зюся что-то умалчивает!
Тартар, принесший воду, сжал плечо сына и сочувственно поджал губы.
Персик часто дышала, потом замедлялась и задерживала дыхание, точно следуя всем указаниям Никаты. Я боялся даже представить, что сейчас чувствует мой друг. А как представил, что и мне это предстоит тоже, чуть не осел рядом с ним.
— Сенечка, Сенька, все будет хорошо, — как заведенная повторяла Катриона, не переставая поглаживать по руке Персика. Танатос уже метался туда-сюда, высматривая каждое движение и прислушиваясь к каждому шороху.