— Конкурс красоты! Конкурс красоты!
— Ты не можешь быть красивым! Ты же мальчик!
— Я могу быть красивым!
Она невольно стала изучать их, этих детей Попишо. Все, что они делали: жевали, ходили, лягались, — делали картинно, напоказ. Эластичные, растягивающиеся в длину существа. И как же серьезно все держались. Красные, черные, всех оттенков коричневого, они высекали между кончиками пальцев миниатюрные грозы, раздуваясь в огромные сферические формы и разговаривая так громко, что их можно было услышать на соседнем острове, разговаривая так тихо, что их могли понять насекомые. А один очень смуглый мальчик на потеху приятелям вынул из себя окровавленные внутренности, в том числе пищевод, а затем с подчеркнуто мерзкой невозмутимостью — и весь позвоночник, который чуть было не вбуравился в землю, словно костистая змея, но мальчик успел его схватить и засунуть обратно в туловище.
У Лайлы и Тан-Тана будет ребенок. Мальчик. Тоже здоровяк. Или так она чувствовала — кончиками пальцев. И когда же он планировал ей сообщить? Скоро? Никогда?
Вдалеке она видела «Стихотворное древо»: окна ресторана были ярко освещены. Два, три, четыре окна. Синие и белые. Это Завьер зажег лампы? Или он для этого слишком велик? Она представила себе, как он тянется вверх, его мускулистый живот обтянут рубахой. Он закатывает рукава. Смахивает с глаз дреды. Она возбудилась от этих воспоминаний, ее вернувшаяся вагина терлась о влажные трусики. Встреться он ей сейчас, может быть, она бы ему улыбнулась и спросила, как жизнь, а услышав ответ, не стала бы волноваться о том, что еще сказать.
* * *
В последний раз она видела Завьера вечером накануне собственной свадьбы, когда он ушел от нее со следами ее признаний в любви, оставшимися у него на губах, руках и пенисе… После его ухода она легла на полу в кухне и уставилась на калейдоскопическое мельтешение колибри около пламени свечи. Она вскарабкалась на стул, голая — если не считать свадебного обруча на бедре, — и стала дергать стебли, листочки и проростки из крошечных отметин Завьера, оставленных им на потолке. Они склонились под тяжестью перезрелых ананасов, из которых сочилось черное и золотое.
Это из-за Завьера она появилась на брачной церемонии с темными кругами под глазами — от недосыпа и разочарования.
* * *
— Двигайтесь, двигайтесь с очередью, дама!
Из воспоминаний ее выудила девчушка в повязке для волос. Отец девчушки сердито выговорил, что она так невоспитанно разговаривает со взрослой женщиной. Он кивнул на темный утес, где стояло «Стихотворное древо».
— Будешь такой вонючкой, никогда не попробуешь еду радетеля, когда вырастешь!