— Так я и в самом деле bique-et-bouc или нет? — нетерпеливо прервал ты Доминика. Тебя сейчас мало интересовал его рассказ о том, как он раздобыл для тебя распашонки, какие соорудил пеленки да подгузники, как взвешивал новорожденного на весах из бойни — сначала прицеплял пустую корзинку, потом с младенцем.
— Пожалуйста, скажи мне, я правда bique-et-bouc? И почему я родился с волосатым телом? Доминик колебался.
— Через месяц пушок исчез.
Маленький человечек тяжело вздохнул.
На следующее утро Эмили была все в том же жалком состоянии. Она почти не шевелилась, а ее кожа, с которой облетели последние клочья шерсти, зябла еще больше, чем вначале. Ты поставил на газ кастрюлю и подогрел для больной воды, но она не проявила к ней никакого интереса. Поскольку погода была великолепная, мы решили вытащить Эмили на солнышко и положить на соломенную подстилку между дверью нашей кухни и боковым входом в Глотов дом, а у головы поставить стул, чтобы прикрыть ее от палящих лучей. Из библиотеки я взяла второй том «Тайн», в котором было много написано о млекопитающих и их болезнях. Сидя на стуле у головы Эмили, я листала книгу в надежде найти описание таких же, как у нее, симптомов.
Из 576 сортов растений, которые зоологи в начале нашего века однажды дали на пробу сородичам Эмили, съедено было 499 сортов. Плющ оказался промежуточным случаем: во время вынашивания плода его обходят стороной, потому что он слегка токсичен и оказывает абортивное воздействие. Но после родов нэнни едят его снова. Я действительно замечала, что дам с толстыми животами к плющу не тянуло, хотя другие пожирали листья этого вечнозеленого растения десятками.
Я как раз дошла до первых параграфов про болезни, когда послышался скрип калитки. Это наш добрый Доминик, подумала было я. В библиотеке я только что отыскала в словаре, что значит французское слово «Jojo», потому что Доминик с самого начала только так нас обоих и называл. Оказывается, это народное словечко, что-то вроде «милый», «голубчик». Я оторвала глаза от книги и увидела на улице машину, старый оранжевый автомобиль, который мог принадлежать только Глоту. Владелец стоял тут же, в шортах, и дергал за створки больших ворот. Очень уж рано он приехал, мы ждали его не раньше двух. Я молниеносно засунула толстую красную книгу под шубу Эмили и как ни в чем не бывало села опять на стул. Книга обозначалась под телогрейкой, но Глот никогда в жизни не решится прикоснуться к больному животному.
Машина въехала во двор. В какой-то миг я подумала, что стрелки часов переведены на четверть века назад, потому что Глот был в машине не один, рядом с ним сидела светловолосая девушка как будто он снова привез сюда кого-то, от кого хотел избавиться. Остановившись в метре от меня, они вышли из машины, и я тотчас вернулась в наше время, потому что женщина в такой короткой юбке и на таких высоких каблуках никак не могла быть беременной. Я считала себя обязанной поговорить с человеком, тебя зачавшим, и не думала избегать Глота. Пусть ты — всего лишь один из миллионов его сперматозоидов, но он-то — твой единственный отец. Прятаться от него и отрицать его отцовство — слишком простое решение вопроса.