– О, черепа и ножные кости, – с интересом сказала Мари.
– Это солдаты, которые сражались за отца Морелоса, – пояснил смотритель.
Они подошли к этому гигантскому складу поближе. Кости были уложены очень аккуратно – как дрова в поленнице, а поверх них такими же ровными рядами лежали черепа.
– Лично я ничего не имею против черепов и костей, – сказала Мари, – по-моему, в них нет совершенно ничего человеческого. Честное слово – я совсем не боюсь черепов и костей. Они все как какие-то… насекомоядные. Как камни, как бейсбольные биты, валуны. Мне кажется, если ребенок растет и даже не знает, что у него внутри есть скелет, для него не может быть ничего плохого и страшного в костях. Во всяком случае, у меня – так. Я не вижу на них никаких следов человека. Никаких остатков, которые могли бы вызывать ужас. Они… они слишком гладкие, чтобы их бояться. Настоящий ужас – это когда видишь что-то знакомое, но настолько измененное, что едва его узнаешь. А этих я совсем не узнаю. Они для меня скелеты и скелеты – и ничего больше. Это потому что то, что я знала в них, изменилось настолько, что совсем исчезло, – а значит, стало не на что смотреть и нечего бояться. Забавно, правда?
Джозеф кивнул.
Мари совсем расхрабрилась.
– Ну что, – сказала она, – идемте смотреть мумии?
– Сюда, senora, – вежливо направил ее смотритель.
Они отошли от груды костей и направились к запрещенной стеклянной двери. Получив от Джозефа свой песо, смотритель торжественно распахнул ее, и взору их открылся еще один коридор – узкий и длинный, – по стенам которого стояли люди.
Они стояли за дверью и ждали, выстроившись в длинную очередь под сводчатым потолком – пятьдесят пять человек у одной стены, слева, пятьдесят пять у правой стены и еще пятеро в самом конце.
– О! Мистер Собеседник![70] – воскликнул Джозеф.
Они были похожи на первоначальные заготовки скульптора – каркасы, на которые нанесен лишь первый слой глины, слегка обозначивший мускулы. Сто пятнадцать незаконченных статуй.
Их пергаментная кожа была натянута между костей, как белье для просушки. Разложение не тронуло их – просто внутри высохли все соки.
– Климат такой, – пояснил смотритель, – очень сухо. Поэтому они так хорошо сохраняются.
– И сколько же они здесь простояли? – спросил Джозеф.
– Некоторые – год, некоторые – пять, некоторые – десять, а некоторые и все семьдесят – да, senor.
Они внушали стыд и ужас одновременно. Достаточно было посмотреть направо – и взгляд сразу упирался в первого – прикрепленного (как и все остальные) к стене с помощью крюка и проволоки. Вид у него был совершенно отвратительный, но он казался просто насмешкой по сравнению со следующим телом, которое определенно принадлежало женщине – хотя верилось в это с трудом. При взгляде на третьего стыла в жилах кровь, а у четвертой – тоже женщины – было такое лицо, словно она извинялась за то, что умерла и находится в таком странном месте.