Вдруг какой-то огромный человек громко постучал в парадную дверь, и сразу же, как только Мать открыла ему, вломился в дом.
Девочки отвлеклись от своей игры.
– Это Дядя Джонн! – прикрыв рот рукой, сказала самая младшая.
– Тот самый, которого мы ненавидим? – спросила вторая.
– Что ему надо? – воскликнула третья. – Смотрите, он какой-то бешеный!
– Вообще-то это мы должны на него беситься, а не он, – надменно сказала вторая, – за то, что он сделал с Семьей шестьдесят лет назад! И еще семьдесят лет назад и двадцать лет назад.
– Слышите? – Они прислушались. – Кажется, он побежал наверх!
– Он что – плачет?
– А разве взрослые плачут?
– Конечно, ты что, совсем?
– Он в комнате Сеси! Выкрикивает что-то. Хохочет. Теперь молится. Теперь опять плачет. Кажется, у него совсем кукушка съехала – прямо как у Тома в «Трусливом коте»![20]
Младшая тоже начала плакать. А потом с криками побежала к двери:
– Проснитесь! Эй, там, внизу, проснитесь! Вы, в гробах! Тут Дядя Джонн, а вдруг у него с собой кедровый кол! Я не хочу кедровый кол в груди! Проснитесь!
– Тш-ш-ш, – прошипела старшая. – Нет у него никакого кола! К тому же тех, которые в гробах, все равно нельзя разбудить. Лучше слушай!
Девчонки задрали вверх головы, глаза их сверкали от любопытства.
– А ну, слезь с кровати! – грозно крикнула Мать, стоя в дверях.
Дядя Джонн с перекошенным лицом склонился над сонным телом Сеси. Во взгляде его зеленых глаз в равных пропорциях были перемешаны злоба, безумие и обреченность.
– Я что… опоздал? Она уже отбыла? – хрипло спросил он – и всхлипнул.
– Давно уже! – огрызнулась Мать. – А ты что – сам не видишь? Когда вернется – неизвестно. Тело ей кормить не нужно, пищу она получает от того, в ком находится. Бывает, что и по неделе лежит. Да отойди же ты от нее!
Дядя Джонн еще сильнее надавил коленом на пружины.
– Ну почему, почему она не могла подождать? – в отчаянии повторял он, не сводя глаз с Сеси и уже в который раз пытаясь нащупать у нее пульс.
– Ты что – не слышал?! – бросилась к нему Мать. – Ее нельзя трогать! Она должна быть в том же положении, как она есть. Тогда она сможет потом нормально вернуться в свое тело.
Дядя Джонн повернул голову. Его худое, красное, изрытое оспой лицо выглядело совершенно безумным, мрачные изможденные глаза тонули в глубоких морщинах.
– Куда она пошла? Я должен ее найти.
– Я! Не! Знаю! – Каждое слово Мать бросала ему в лицо, как пощечину. – У нее много любимых мест. Она может быть в ребенке, сбегающем по тропинке к оврагу. Или качаться на виноградной лозе. А может сидеть в каком-нибудь раке и наблюдать за тобой – прямо из рака, сидя под камушком в ручье. Или в скверике перед судом в шахматы играть – внутри кого-нибудь из старичков. Ты ведь не хуже меня знаешь, что она может быть где угодно. – Мать криво усмехнулась. – Сидит прямо сейчас внутри меня, смотрит на тебя и молча посмеивается. А может, и не молча. Может, это все она сама тебе говорит, просто шутки ради… Но ты же все равно этого никогда не узнаешь.