Я поставил веломобиль на пол и позвал Сашу:
– Взгляни-ка на это.
Саша увидел две ноги и выхватил пистолет.
– Ты носишь оружие?
– Работа такая.
– Ты директор детского сада.
– И наш самый жестокий ребенок с сегодняшнего дня отсутствует. Так что я подумал, оружие не помешает.
Мы приблизились к домику. Саша ткнул ботинком в одну из лежащих ног. Ноги не пошевелились. Увидеть, что внутри садового домика, мы не могли. Окна были закрыты, за ними темно, хоть глаз выколи. Мы переглянулись, Саша указал глазами на крышу домика. Она просто лежала поверху, никак не закрепленная. Мы взялись каждый за одну сторону крыши и осторожно подняли ее. Внутри действительно лежал какой-то мужчина. Связанный кабельными стяжками.
Этот мужчина был живой.
Этим мужчиной был Борис.
Детское поведение – это соответствующее возрасту поведение ребенка. Ребяческое поведение – это не соответствующее возрасту поведение взрослого.
Йошка Брайтнер. Внутренний желанный ребенок
У меня камень с души свалился – с грохотом, который был приглушен лишь повисшим в воздухе огромным вопросительным знаком. Борис все-таки явно не на свободе. Но что забыл в садовом домике феи Лили этот мафиози – связанный и без сознания? Он, кажется, спал в этом слишком маленьком пластмассовом строении. В джинсах и футболке, в которых должно быть немного холодновато в этой неотапливаемой части подвала. Единственными новыми предметами его облачения были кабельные стяжки на руках и ногах. Но они не греют. А только утихомиривают.
Еще шесть месяцев назад Борис был этакий человек-медведь. Большой, мускулистый, волосатый, загорелый. Шесть месяцев в подвальной тюрьме, без солнечного света, изменили бы любого человека. Перед нами лежал мужчина, похожий скорее на оголодавшего белого медведя на отколовшейся льдине. Борис сильно потерял в весе. Он выглядел осунувшимся. И все равно он не мог развернуться во весь свой рост в садовом домике. Впрочем, он уже в последние несколько недель выглядел каким-то поникшим. Его когда-то густые волосы потеряли пышность, он сильно поседел за последние полгода. Тот факт, что ни Саша, ни я не владели парикмахерским искусством, а только машинкой для стрижки волос, тоже не вполне позитивно сказывался на его прическе. Но я не испытывал из-за этого чувства вины. Если бы я шесть месяцев назад не загнал Бориса в ловушку и не заточил в темнице, мое тело изменилось бы гораздо сильнее, чем его. Полгода назад Борис убил бы меня без колебаний. А так, по крайней мере, мы оба до сих пор были живы. И Борис, лежа здесь перед нами, выглядел почти расслабленным.