Мы остановились у светофора на оживленном перекрестке и стали ждать, когда сможем перейти дорогу. Там, где мы стояли, не было тени, над пульсирующим потоком машин дрожал воздух, среди всего этого шума солнце безжалостно пекло голову. На другой стороне дороги тянулась аллея больших деревьев, похожих на фиолетовые облака, в полумраке которых, будто в тени рощи, виднелись человеческие фигуры. Люди гуляли или сидели на скамейке рядом с темными стволами и под плотной узорчатой листвой, и чем дольше я смотрела, тем сложнее становилась глубина ее света и тени. Я увидела женщину, которая стояла и отстраненно смотрела вверх, а ее маленький ребенок сидел на корточках, изучая что-то у себя под ногами. Я увидела мужчину, который листал газету, сидя на скамейке и закинув ногу на ногу. Официантка принесла кому-то за столиком стакан воды, а мальчик пнул мяч, который откатился в тень. Птицы клевали что-то на земле. Линия раздела между этим тихим идиллическим местом и грохочущим тротуаром, на котором стояли мы, на мгновение показалась такой абсолютной, что это было почти невыносимо, как будто она представляла собой такой фундаментальный и непреодолимый разрыв, что любая попытка восстановить справедливость оказалась бы тщетной. Загорелся зеленый, и мы двинулись через дорогу. По спине у меня струился пот, а в груди учащенно забилось сердце, и это ощущалось как продолжение биения солнца, как будто оно вобрало меня в себя.
Когда мы добрались до церкви, которую описывала Паола, она оказалась закрыта. Паола ходила туда-сюда перед запертой дверью, будто ожидая, что ей откроется другой способ зайти внутрь.
– Какая жалость, – сказала она, – я так хотела, чтобы вы ее увидели. Я уже вообразила себе это, – сказала она удрученно.
Площадь, на которой мы стояли, была маленькой и похожей на колодец, и солнце падало на нее ровно сверху, так что только у стен бледных зашторенных домов и оставалась кромка тени. Я прильнула к стене и закрыла глаза.
– Вы в порядке? – услышала я голос Паолы.
После жары и солнечного света снаружи ресторан показался таким темным, будто была середина ночи. В самом дальнем углу под репродукцией «Саломеи с головой Иоанна Крестителя» Артемизии Джентилески сидела женщина. На столе перед ней лежал велосипедный шлем.
– Мы очень опоздали, – сказала Паола, на что Фелиция пожала плечами и скривила большие губы, то ли хмурясь, то ли улыбаясь.
– Не страшно, – сказала она.
Мы сели, и Паола принялась рассказывать о нашем маршруте и о его неудачном завершении, а Фелиция терпеливо слушала, нахмурив брови.