(АЖ) Итак, вы выставляли Майоля за границей…
(ДВ) Да. Уже в 1947 году я организовала его выставку в Скандинавии. Скандинавы очень любят скульптуру. Европа была еще в развалинах. Отправиться на опломбированном грузовике, переезжать границы, ехать днем и ночью – это было целое приключение. Каждый раз приходилось уговаривать таможенников не вскрывать грузовик. Но перед отъездом из Парижа Музей современного искусства попросил меня взять в свой грузовик выставку Боннара, которая тоже отправлялась в Скандинавию, в Новую глиптотеку Карлсберга, если быть точнее. Я согласилась, и мы отправились на этом грузовике с Майолем и Боннаром. Двумя друзьями! Вместо двух-трех дней ехали по разоренной Европе целую неделю, чтобы добраться до Копенгагена. Остановились там совершенно разбитые, и шофер, и я спали до открытия музея. А когда грузовик открыли и стали переносить работы в музей, первой картиной Боннара, которую распаковали, оказался мой портрет! Я была просто в шоке.
(АЖ) Но ведь самым большим событием в истории скульптуры Майоля была выставка в Тюильри, так ведь?
(ДВ) Да, вот было приключение! В Тюильри каменный памятник Сезанну потихоньку рассыпался. Бедный памятник, с ним были одни несчастья! Он стоял очень невыгодно – его запихнули между двумя лестницами. Да к тому же Майоль, который не особо обращал внимание на качество камня, изваял его из отвратительного материала. Нужно было срочно что-то делать – внести памятник в помещение. Но куда? Разумеется, в Музей современного искусства. Я сделала что могла, то есть свинцовую отливку по гипсовой форме Майоля, и обратилась сначала к директору музея Жану Кассу, которого прекрасно знала и с которым мы вместе организовывали выставки в его музее и в других местах. Именно с ним по-настоящему вернулось после войны современное искусство. Я сказала Кассу: «Я отдам тебе свинцовую отливку, а каменный памятник ты возьмешь в музей». Он был совершенно согласен, был готов помочь мне чем только мог. Жан сделал запрос, получил разрешение, но свинцовый памятник по-прежнему оставался в подвале, а каменный – под открытым небом. Тогда я обратилась к Бернару Антониозу, руководителю Управления художественного творчества, который работал с Мальро[47]. Антониоз был женат на Женевьеве де Голль, племяннице генерала, которая в 1943 году, как и я, сидела во Френской тюрьме. Антониоз устроил мне встречу с Мальро, чтобы окончательно решить судьбу памятника Сезанну.
Мне было неспокойно, но Антониоз меня заверил: «Нет-нет, вы увидите, все пройдет очень хорошо!» Я пришла на улицу Валуа, в только что образованное министерство с настоящим министром. Расфуфыренный секретарь говорит: «Подождите, мадам, министр сейчас будет». И он действительно вскоре появился. Обнял меня, принял как королеву. Я рассказываю ему свою историю. «Нет проблем, – говорит он. – Вы мне даете статуи, а я вам – Тюильри!» – «Что? Но Тюильри слишком большой парк. Работ не так много». Мы договорились о пространстве между павильонами Флоры и Марсана. Мальро говорит: «Вот увидите, мы сделаем что-то фантастическое!» Тут он не ошибся! Короче, все было решено за какую-то четверть часа! Майоль пытался перенести своего Сезанна пятнадцать лет, а тут все его статуи разом должны были переместиться в Тюильри!