— Что вы со мной сделаете?
— Кому ты нужен-то? — Дима рассмотрел меж спутанных волос ее презрительную улыбку, гнилые почерневшие зубы, — На себя-то посмотри… С тобой уже все случилось, когда ты в дом вошел. Здесь дерево главное, не я. Я-то смотрительница просто. Древний лес тут стоял. Не простые деревья, живые, разумные. Извели их люди, одно осталось. Прапрабабка моя знахаркой была. Дерево ей помогало в чародействе, так и стала она в его тени жить. А потом и дочери ее, и их дочери, и я после. Извели люди и меня, и род наш, и деревья волшебные. Плохие люди, злые… Ты, мужичок, не боись, дерево тебя забрало, будешь с нами жить. Нас тут много, со всеми-то и не раззнакомишься по-быстрому. Хорошие люди, интересные. Детишек много. Ты ж детишек-то хотел?..
Ведьма встала в полный рост. Дима отступил на шаг. Женщина стала меняться. Длинные сальные, нечесаные патлы исчезли. Вместо них появились каштановые волосы до плеч. Худощавое угловатое тело наполнилось здоровьем и жизнью. Дима смотрел на эти метаморфозы и в конце концов вскрикнул от удивления и неожиданности. Через секунду перед ним стояла Наташа, его умершая жена. Такая же, какой была когда-то. Живая, красивая, хорошая. По его лицу потекли слезы. Дима неосознанно сделал шаг вперед.
— Много нас здесь, — сказала Наташа голосом ведьмы, — И не узнаешь, кого встретишь…
Откуда-то сверху, из темноты, раздался женский крик. Наташа звала его уже оттуда. Молила мужа прийти к ней. Он стоял, как вкопанный, задрав голову, до боли напрягая глаза, вглядываясь в ничто. Наташа звала. Дима вышел из оцепенения, бросился с края пня на земляное дно пещеры, по пояс утонул в гуще прелой листвы. Кто-то холодный и твердый хватал его за голые ноги. Дима сделал несколько шагов, вцепился руками в перекрученные сплетения корней, подтянулся, пополз вверх.
— Вот так всегда, — тихо сказала самой себе ведьма, — Сами лезут. Только помани их…
Дима полз вверх, цепляясь за корни и сучья. Голос Наташи, звучащий сверху, придавал ему сил. Вокруг него мелькали тени, слышались голоса и шепоты. Ветви оплетали тело. Касались, трогали, щекотали. Шелест листьев и вой ветра стали всепоглощающими, громовыми, заглушили собой все. Кроме ее голоса. Он был для Димы маяком в кромешной тьме, путеводной звездой в безжизненном пространстве. Он и не заметил, как снова оказался в гостиной, погруженной в ночную полутьму, освещенную сиянием маленьких насекомых. Снаружи по-прежнему слышались крики собравшихся людей. Дима растянулся на полу, осмотрел себя. В его тело артериями и пуповинами впились стебли и побеги.