— …проняло. Заорал я, короче. Ну, как заорал — замычал. По лицу себя пятерней лапнул и сел. Муть серая с лица сползла. Вижу лампочки бледные, желтушные, под потолком короткого коридора, в конце — двери железные. Вдоль стены две каталки стоят, и я сижу на третьей, простыня скомкалась на коленях. За спиной орет кто-то, да противно так, истошно и тонко, как пальцем по стеклу…
Она видела каждое движение ветвей, наклон иголок, изгибы корней и трещин в коре. Переплетенные сучья и вороха опавшей хвои в изломанных складках оврага. Паутинные клубки дикого шиповника. Чуткие пальцы едва заметно зашевелились, повторяя линии, продавливая вязкий воздух в провалы двери и окон нелепой избушки, застрявшей в корнях, как муха в паутине.
— …уроды не придумали ничего лучше, как уложить меня на каталку, накрыть простыней и отвезти к больничному моргу — протрезветь на холодке. За каким мертвяком туда понесло сестру-хозяйку — ума не приложу, но меня она заметила…
Что-то отозвалось на ее прикосновения, коснулось виска колким холодком. Змеи-корни зашевелились, стягиваясь в клубок. С треском провалилась крыша, и остатки кровли взметнулись изломанными крыльями, под дождем опадающей хвои. Слюдяные чешуйки коры закрутились вокруг ствола пепельным смерчем. Ветхий сруб пополз враскат, мох отваливался слоями, как мертвая кожа, и домишко вдруг вмялся внутрь, выстрелив окрест желтой щепой…
Оксана вскрикнула.
За столом рассмеялись.
— Я не хотел никого пугать, — сказал сквозь смех Виктор, — Как и в тот раз. Но кричали похоже…
Она краснела безобразно, пятнами. И сейчас чувствовала жгучие кляксы на щеках и шее. Кислая горечь заполнила рот. Оксана потянулась к стакану с подсыхающими островками пены на стенках, но, коснувшись стекла пальцами, отдернула руку.
— Кому пришло в голову построить там дом?! — выпалила она перед собой. Алкоголь притупил внутренний слух, и слова упали резко, перестуком, словно рассыпанные по столу гвозди.
Смех оборвался. В тишине пламя газовой плитки шипело как клубок растревоженных змей. Ночной мотылек с треском бился о лампу под потолком. Кия тихонько гладила гальку в густой темноте за палаткой.
Сергачев покосился на Вику, та пожала плечами.
— Это очень старый дом, — сказал вдруг Степан. У Оксаны обмякли плечи — как камень с души. С затаенной радостью она мимолетно подумала, что никто не спросил, о каком доме она говорит. И где это — там? Вообще, о чем? Никто. Ни Виктор, улыбка которого застыла и напоминала теперь болезненный оскал. Ни Вика, чьи глаза заблестели жадными тревожными сполохами болезненного любопытства, она, наконец, почувствовала. Мертвенный лак треснул и осыпался, обнажая нервы и способность воспринимать невидимое.