Я никак не мог понять — почему развалины не восстанавливают? Неужели это так дорого или сложно? Но ведь строят же новые города, новые здания, а чуть-чуть подправить Парфенон и окружающую его площадь? Чтобы он, действительно, не выглядел дохлой собакой?33 Почему люди не хотят любоваться целостной красотой, а восхищаются каким-то нелепыми кусочками, даже не имея представления о том, какое эстетическое впечатление все это производило в совокупности34.
Ставши старше и пообщавшись с «Росреставрацией» я познакомился с таким бранным словом, как «новодел». И тогда все стало на свои места. И Парфенон не восстановят и пирамиды не подправят, Баальбек так и будет мало-по-малу разваливаться, пока не развалится совсем. Поскольку среди, так называемых, ученых, ценится не духовное начало — красота восприятия, а чисто материальная субстанция — камни, доски и всякая прочая подобная нелепость. Сама по себе, по моему мнению, никакого интереса не представляющая и имеющая смысл только в составе чего-то большего35. И в таких кругах восстановление развалин казалось кощунством, преступлением против науки.
Никуда не деться — низким людям свойственны низкие материальные восторги. Духовное — удел немногих и уж точно не тех, кто всю жизнь чего-нибудь изучает…
Сам я, как уже отметил выше, никогда развалинами не интересовался, пока не приехал в Турки и не увидел величественный остов старой мельницы (который, как мне сказали, теперь уже давно уничтожен36), потрясший меня до глубины души.
Было что-то такое манящее, грозное с одной стороны и сладостное — с другой, в этом огромном деревянном бараке. Не знаю что — какая-то внутренняя мощь, величие или что-то другое — возможно сакральное. Ведь в каждой русской душе есть финская частичка с ее волшебной мельницей Сампо. И неспроста! Ведь мельница — первый «робот» — трудилась без участия живой силы. Плуг, борону тянули люди или животные, а мельницу крутила неживая вода или неживой ветер. Ее не надо было кормить! Получалось, что она работала сама! Какое неизгладимое впечатление должна была производить мельница на древнего человека! Недаром по славянским поверьям на мельницах всегда живал сам Черт! Удивлялся простой человек такой штуке. Удивлялся, восторгался и, естественно, побаивался.
Видимо вот этот древний восторг и всколыхнулся во мне.
Я решил побывать на мельнице!
Мы пришли на берег Хопра уже вечером, когда схлынула дневная жара и солнце скрылось, где-то за элеватором, а может за Больничной горой. Лес на противоположном берегу реки потемнел, только верхушки еще подсвечивались заходящим солнцем. Зато на этом берегу возвышался, прямо как Кааба, гигантский черный куб старой мельницы. Хотя — на самом деле — не куб, а параллелепипед, но в моем восприятии мельница всегда была, да и в памяти осталась, громадным серовато-черным кубом.