И то правда. Попрут. Пинками по филею, так сказать.
Попробуем по-другому.
— Муза, гнев ты воспой правителя многообильной Хиреи! — возопил я так, что Ерофеич подпрыгнул. — Что страх необорный внушает властителям многих планет!
— Нет, сегодня ты не в форме, — покачал головой нуль-шишига. — Повторяешься, как начинающий графоман. Давай лучше выпьем. Для сугреву. А то за бортом абсолютный нуль. У меня перцовка есть…
Огромная бутыль, извлеченная неведомо откуда, матово блеснула.
Я не стал спрашивать, где он взял бутылку. Ясно ведь, не купил.
А стены, замки и сигнализация для персонажей космического фольклора — не помеха.
* * *
Из Большой Метагалактической Энциклопедии:
Нуль-шишига: персонаж космического фольклора. Разумен. Обитает в черных дырах, может принимать человеческий облик. Свидетельства о встречах с н.-ш. многочисленны, в том числе и на планетах, и в открытом космосе, но наука существование н.-ш. не подтверждает.
* * *
А на посадочном поле — суета. А на посадочном поле — толкотня. Больше сотни кораблей, самых разных форм, но все — с кукишами на обшивке. Красными, как кровь, зелеными, словно листва, черными, словно космос…
Моя фига желтая, цвета кожи человека, переболевшего болотной лихорадкой с Сириуса-Два. Ничего, сойдет.
Меж кораблей — люди. Точнее — аэды. Бегают, обнимаются, ругаются. Кто-то струны дерет, голос пробуя, кто-то встречу отмечает. Прямо из горла с закуской на газетке. Все как обычно. Тоска.
Голова вновь болела. Уговорили мы с нуль-шишигой бутылку. Ой, хорошо посидели! А когда он уходил, странную фразу бросил. «Готов ты проснуться», — сказал и исчез куда-то. В черную дыру, должно быть, ускакал. По скорости света горевать.
Пока я над Ерофеичевой загадкой думал да похмельем маялся, песню сочинить так и не успел.
Прилетел потому что.
За иллюминатором — планетка сапфиром на бархате космоса возлежит, а мониторы планетарной обороны, каждый с астероид размером, толстенные орудия на меня наводят. Так, для порядка.
Хирея.
— Это ты, Орфей, — сказал кто-то скучным, до боли в ушах скрипучим голосом, возвращая меня от недавнего прошлого к настоящему. — Как здоровьичко?
— Не дождетесь, — повернувшись, я встретился взглядом со старым знакомым. Только головная боль помешала мне узнать его по голосу. Гистольф Тощий, лучший аэд Семи Бронзовых Солнц. Высок, худ, словно дистрофик, нос торчит, ножа острее. И презрение — в каждом жесте, в каждой части тела, даже в растопырке пальцев…
И правильно. Ему есть чем гордиться. Не то что мне.
А пахнет от него — духами. Сильно. Как от девки продажной.