Большинство 4-го отделения составляли алкоголики и легкие психопаты. Их любимым занятием было варить чифирь в сортире в пустых жестяных банках из-под консервов, подогревая их горящей бумагой. Часто они попадались и им вкалывали под лопатки сульфазин — взвесь серы в персиковом масле. После инъекции у наказуемого температура поднималась до 40, тело ломило от страшных болей и, как они говорили, «прочищался мозг».
Почти все больные страдали так называемой «неусидчивостью» — следствием химиотерапии. Она заключалась в том, что ты не можешь сидеть на одном месте более 5 минут. Тебе надо двигаться, ходить, иначе начинаются нервические спазмы. Поэтому больничный коридор был полон ходящими туда-сюда больными.
Из наплывов метафорической реальности за эти три недели помню только два, но весьма показательных. В отделении работали посменно две медицинских сестры. Они делали уколы, раздавали таблетки, мерили температуру, дежурили по ночам и т. д. На белом халате у одной сестры, на груди над карманом красными нитками была вышита монограмма «АТ», а у другой — «АГЛ», что означало соответственно Анна Трофимовна и Ангелина Львовна. Анна Трофимовна («АТ») воспринималась мной как представительница ада. У нее был и соответственный характер — жесткий и строгий. Именно она делала мне первые шоковые уколы. Но главным атрибутом олицетворяемого ею мира ада был странный запах. Я всегда его чувствовал, находясь рядом с ней. В последний день моего пребывания в 4-м отделении, проходя мимо кресла, где она сидела и жаловалась на зубную боль, меня обдала исходящая от нее волна сильного серного запаха. Натурализация качеств ее характера, подкрепленная ее именной монограммой, создали удивительно яркий и впечатляющий психоделический эффект «ангела ада», в то время как Ангелина Львовна с монограммой «АГЛ», хоть и была «ангелом» и в мистическом смысле, и по причинам своего веселого, доброго нрава, однако не натурализовалась в такой эффектный образ — ее «светлая» энергетика была приглушена общей атмосферой неблагополучия и страданий, естественной для сумасшедшего дома.
Два раза в неделю, по субботам и средам в отделение пускали посетителей. Первой меня навестила Аня. Она пришла вечером второго (не приемного) дня моего пребывания в больнице. Разумеется, ее не пустили в отделение, но она подсунула под дверь записку и попросила одного из больных передать ее мне. Я подошел к двери и сквозь протертое маленькое, величиной с 3-копеечную монету, окошечко в закрашенном стекле, увидел черный, большой глаз Ани и какие-то темные, развевающиеся тряпки, в которые, как мне показалось, она была одета. Было удивительное впечатление, что за дверью трепыхается черная огромная птица. Через дверь говорить было неудобно и я просто поблагодарил ее за визит. В записке было написано что-то вроде того, что она очень рада, что я могу теперь отдохнуть.