Ее голос целиком принадлежал к моей реальности, моему субъективному пространству, причем к самой светлой его половине. Наконец-то наяву осуществилось прощальное пожелание «До встречи в Духе!», высказанное Аней при нашем расставании в метро «Новокузнецкая». Только тогда, в момент осуществления этого контакта, сначала по телефону, а потом и с глазу на глаз, я понял, что ожидание его и было экзистенциальным стержнем моего существования на протяжении всех этих неприятных больничных дней. В конце нашего короткого разговора по телефону мы условились, что она навестит меня через день.
К назначенному часу я вышел на территорию больницы. В ожидании я прогуливался по заснеженному парку, настроение у меня было приподнятое и в то же время довольно спокойное. На прогулке со мной случилось одно необыкновенное происшествие. Проходя мимо невысокого оголенного дерева с корой синеватого отлива, я стал рассматривать его. И вдруг синеватый отлив коры усилился в яркости, дерево буквально начало излучать волны ясного синего света. Красота дерева была столь невероятной, что у меня начало физически ломить, давить сердце. Я стал «западать» от этой проясненности и красоты — окружающий мир исчез и осталась только засасывающая, невыносимая, светоносная красота дерева.
Я очнулся от коматозного состояния, услышав позади себя громкий стук по льду тропинки: ко мне приближалась какая-то женщина — она-то и топнула ногой. Я понял это топанье не как случайное, а как предназначенное мне, как сигнал моего «духовного проводника» или скорее своего рода оплеуху, чтобы я пришел в себя. Женщина прошла мимо, не обратив на меня внимания. В результате этого странного совпадения звука топанья с моим состоянием и его действенность — я ведь сразу очнулся, пришел в себя, у меня резко изменилось суждение об этих знаках-топаньях. Я пришел к выводу, что и Анино топанье на пути в фототеку, и мои собственные хлопанья по груди и предметам (когда я разбил окно), и этот звук, который вывел меня из «западания» есть не что иное, как знаки «бесплотных сил», призывающие меня к выходу из моей внутренней метафорической реальности (психоделической «прелести») в согласованную внешнюю. Меня таким образом как бы «пасут» бесплотные силы, не позволяя мне окончательно выпасть из действительности. Думая теперь о природе этих знаков или «сил», я допускаю, что это проявление самых глубинных слоев субъекта установки (с детства и лет до 20 я был убежденным материалистом и интересовался исключительно естественными науками), которые заставили меня именно так проинтерпретировать, означить психоделическую событийность субъектно-объектных границ.