Итак, я стал «святым Андреем» и тут меня как раз выпустили на два дня в отпуск. Я приехал домой, был субботний день, я вел себя тихо и как бы только краем глаза, чтобы не выдать своего эйфорического состояния, наблюдал за красотой «святого мира», который вдруг открылся во всем, что меня окружало. В совершенно привычных вещах я отчетливо видел и чувствовал их принадлежность к объемному пространству живой, движущейся иконы, в которую превратился для меня весь мир со всеми его бытовыми подробностями.
Я с нетерпением ждал следующего утра, чтобы пойти на раннюю службу в Сокольнический храм. Встав часов в пять утра и прочитав утренние правила и канон к причащению, я зашел за какой-то одеждой в маленькую комнату, где спали Вера и ребенок. Поскольку я был «святым», то есть как бы уже законно чувствовал себя своим человеком я мире бесплотных сил — и бесовских, и ангельских, — то мало удивился, в сущности, невероятному происшествию. Выходя из кладовки в комнату и проходя мимо машиной кровати, я вдруг увидел, как спящий ребенок, лежа под одеялом на боку лицом к стене, вынул руку из-под одеяла и несколько раз помахал мне ей, продолжая при этом спать, лежа лицом к стене. Я довольно однозначно прочитал смысл ее жеста — она мне таким образом пожелала счастливого пути. Вполне возможно, что я ее не то, чтобы разбудил, а как-то мог привести в полусонное состояние и она мне чисто механически помахала рукой. Не знаю. Тогда у меня сложилось полное впечатление, что она крепко спала, и я воспринял это как «чудо», как внимание со стороны невидимого, расположенного ко мне мира ангелов.
Подбодренный «ангелом», я направился по еще ночной, темной, морозной Москве к метро. Небо было звездным, под ногами поскрипывал снег, я чувствовал свежесть, радость, новизну, был полон ожидания необычного. Никогда в жизни я не испытывал такого торжественного благочестия, бодрости и приятия мира, грустно теперь вспоминать то ясное и спокойное волшебство окружающей меня тихой ночи, звезд, снега.
Войдя в почти пустой Сокольнический храм, я сразу же присмотрел себе подходящего «ангела» — женщину в черном, и пристроился у нее за спиной к группе исповедующихся. Женщина привлекла меня четкостью и точностью ритуальных действий. Я старался все делать так, как она. Во время общей исповеди на меня опять накатила волна покаянной истерики. Я искренне, вслух, так же, как и многие окружающие меня старушки, всхлипывал со слезами, подробно вспоминая свои «злодеяния», чувствовал свою «нечистоту» (забыв на это время о «святости») и, когда настала моя очередь, весь в слезах подошел под разрешительную молитву. После этой процедуры я пошел в левый придел церкви, где шла ранняя литургия.