Из больницы я выписался 25 февраля, а на работу должен был выйти первого марта. На эти свободные дни я поехал со своей матерью под Звенигород к дальним родственникам. В детстве я часто жил у них летом. Поездка оказалась для меня пронзительной в смысле полной открытости тому созерцательному миру, куда я опять погрузился к концу пребывания в больнице. У меня было полное, достоверное ощущение, что я нахожусь на том свете. Особенно это ощущение усилилось, когда мы с матерью, вместо привычной платформы в Звенигороде, вышли из поезда в незнакомом месте (железнодорожную платформу, с тех лор, как я был там последний раз в 78-м году, перенесли в сторону).
Новое местоположение станции как бы и физически утвердило мое «новосветское» положение. Все вокруг было покрыто огромными серебрящимися сугробами. Снег, воздух, дали пространства, людей, шумы, транспорт и все остальное я воспринимал абсолютно по-новому. Чувство, которое я испытывал при этом, можно сравнить с чувством ребенка, попавшего в гигантский волшебный универмаг, где все вокруг грандиозное, неизвестное и манящее.
Когда мы еще ехали в поезде, при том внутреннем взгляде как бы с «очищающим» фильтром, дающим эффект «ангельской» реальности, я украдкой время от времени отрывался от книжки Лескова, лежавшей у меня для маскировки на коленях, и смотрел на мать. Эта обычная, усталая, пожилая женщина выглядела и вообще проявлялась по всем моим сенсорным параметрам восприятия как какая-то Нефритовая Гуанинь. Я видел эйдетические формы ее лица, очков, одежды, книги, которую она читала (что-то по садоводству). Редкие, банальные слова, произносимые ею, имели для меня невероятный божественный смысл, не говоря уже о звучании ее речи. Но они были и по смыслу связаны с моим внутренним говорением, размышлениями о том, что, вот, я оказался в этом сверкающем мире и что же будет дальше, как все будет разворачиваться. И в то же время я понимал, что не должен подавать виду, что воспринимаю все иначе, чем другие люди, подтверждение чему постоянно находил в «знаках», на которые меня наводило мое «всевидящее око», контролирующее события в этой внутренней «ангельской» реальности. Я отчетливо понимал, что только ум мой оказался в другом слое «мирового слоеного пирога», а физическое тело и нормы внешнего поведения, включая высказываемые вслух мысли, замечания и соображения должны относиться только к обычному, физическому миру. «Новый свет» был полной, достоверной натурализацией отвлеченных идей, связывающихся в «ангельскую» реальность.