По дороге в фототеку мы подошли к Дому художника на Гоголевском бульваре. Аня вошла внутрь, а я остался ждать ее возле здания. Подходя к подъезду, она, помню, многозначительно сказала мне, отвечая на мой вопрос, зачем она туда идет: «По делам отца». Я это понял, разумеется, в мистическом смысле, то есть по делам Бога-Отца или что-то в этом роде, хотя и знал, что она пытается устроить выставку своего покойного отца-художника.
Итак, на Гоголевском бульваре я уже был совершенно «запеленутым». Когда мимо меня прошли трое военных в черных мундирах, видимо, высшие морские офицеры — у них были малиновые канты и нашивки — то, услышав реплику одного из них, нечто вроде «Черт знает что у них там происходит» и далее в том смысле, что неправильно, не вовремя кто-то что-то сделал, я связал эту фразу со сказанным Артемом Иванычем о «месяце раньше срока» и тоже отнес ее к себе. Впрочем, дело было даже не в том, что они говорили, не это меня поразило, а то, что я видел их в совершенно необычном, серебристо-малиновом, блестящем сквозь снег свете. Видел их как бы «внутреннюю» сущность, ангельскую или даже иерархически еще более высокую в «невидимом» мире.
Всплески этого волшебного, дивного света, высвечивающие окружающие предметы, людей, деревья, небо показывали мне мир в его идеальной, эйдетической сущности, от красоты которой у меня захватывало дух. Конечно, это был свет прелести, так светился мой «расширенный» ум, который еще не был «сведен в сердце», не был претворен в обычное чувство согласия, любви, в чувство положительного смысла.
Когда мы подходили к фототеке, Аня спросила меня, к кому мы туда, собственно, идем. Я сказал, что к Беликовской. Ее лицо выразило испуг и она сказала, что это невозможно. На мой вопрос, почему невозможно, она ответила что-то вроде: «Но она же Великан!». Несмотря на явную недостаточность и странность этого объяснения, тогда я был совершенно им удовлетворен. Я «понял», что Беликовская — великан во «внутреннем» смысле, правда, для меня осталось неясным — черт ли она высокого ранга или ангел.
Мы все-таки дошли до фототеки. Там никакой Беликовской не оказалось и мы пошли назад, в музей. Надо сказать, что впоследствии у меня было очень настороженное отношение к Беликовской, которое усилилось еще и в связи с одним странным случаем. Как-то, уже после больницы, запутавшись в отдельских папках во время ремонта в музее — мне нужно было перенести их из одной комнаты в другую — я бессмысленно (правда, бессмысленно не для постороннего взгляда) переходил с места на место, не зная куда сунуть эти папки. Вдруг я услышал за спиной слова: «Так и будешь по кругу ходить?». Оглянувшись, я увидел Беликовскую. Она прошла мимо (комната была проходной), совершенно на меня не глядя. Выражение ее лица не давало никаких оснований думать, что это она сказала про «круги», хотя голос был явно ее. Такая неожиданная слуховая галлюцинация «по функции», помню, меня тогда чрезвычайно озадачила и удивила.