В какой-то момент размышлений над смыслом советскою пентакля я рассеянно взглянул в окно — поезд в это время стоял на перегоне между станциями, чтобы пропустить встречный скорый, — и вздрогнул от ужаса: как раз там, где я сидел, под моим окном встречное полотно железной дороги соединялось с тем, на котором стоял наш поезд. В сущности, ничего странного в этом не было. Во время ремонтных работ на железной дороге иногда соединяют два полотна в одно и встречные поезда по очереди проезжают одноколейный участок. Но дело было в том, что вагон, в котором я ехал, застрял как раз на месте стыка двух полотен. В принципе этого быть не могло, я что-то перепутал, и все же тогда я видел именно так: встречные рельсы загибались и исчезали под моим окном. Я уже начал различать приближающийся грохот встречного поезда, который, по всей видимости, неминуемо должен был врезаться в наш вагон. Некоторое время я оцепенело сидел, уставившись на пересекающиеся под моим окном рельсы, паника росла, наконец я вскочил с места и быстро пошел, почти побежал по вагонам к голове поезда. Я добрался до первого вагона, сел на скамью и смотрел как встречный поезд благополучно проносится мимо нашего — разумеется, никакого столкновения не последовало. Вероятно, перекрещивающиеся рельсы «перекрестились» только в моей голове. И все же я до сих пор не понимаю, что же произошло тогда с моим зрением или с моей способностью оценивать связи, отношения между предметами. Скрещивающиеся рельсы были абсолютной визуальной достоверностью. Если это и была галлюцинация, то, думаю, она родилась из гностических построений о пентакле и «крестовом» пути. Расширенные, неизвестно с какими силами связанные слои моего сознания наглядно продемонстрировали мне смысл креста, смысл смерти как исключительно психического события, не затрагивающего мира форм, которые принадлежат не только к одной нашей реальности. Эта наглядная притча как бы демонстрировала, что форма — место сцепления многих или во всяком случае двух реальностей: встречный поезд благополучно миновал место «скрещения», «крушения» и смерти и промчался дальше.
В Москве по дороге домой я заехал к родителям и посмотрел по телевизору фильм о Василисе Прекрасной. Провидение как будто специально заставило меня посмотреть этот фильм, чтобы я утвердился в разнообразии «неисповедимых путей» пентакля: «духовные» судьбы язычников слагались из тех же «высших» эзотерических архетипов, что и христианские.
Но почему-то несмотря на то, что я все более и более убеждался в том, что к Богу ведет множество путей, а не только тот, по которому шел я (возможно потому, что я тогда еще не понял, что к «богу» ведут все пути), я в течение нескольких дней маниакально приставал к Вере, заставляя ее креститься. Тяжелые состояния фобий, в которые я тогда время от времени впадал, не были так глубоки и постоянны, какими они стали впоследствии (из-за углубления гностических браней, самых страшных из всех существующих), а «ангельская» реальность была столь захватывающей, что я стремился кого только можно «затащить» туда, где находился сам.