Кроме ночных кошмаров-раскрутов, о которых я уже писал, всю первую половину марта по ночам, во сне мне как бы демонстрировали мир дьявола. Передо мной развертывались бескрайние серые пустыни, участки ровных, сдавленных, безжизненных поверхностей, на которых эпизод за эпизодом, отчетливо, как в учебных фильмах, происходили бесконечные метаморфозы рассыпанных по пустыне сюрреалистических форм и интерьеров. Это были хаотические части тел и предметов, старавшиеся обрести цельность. Со страшным напряжением они копошились на сером песке, возникали то тут, то там в различных уродливых сочетаниях, но тут же рассыпались, исчезали и на их месте начиналось новое мучительное копошение. Ощущение муки, страдания всего этого дела возникало как раз от того, что все эти стремящиеся быть куски тел и предметов не могли осуществить своего желания, не могли организоваться в устойчивые структуры. У них не было программы, плана, который мог бы объединить их в гармоничное целое, все их мучительные попытки заведомо были обречены на провал — там как бы не действовал закон становления, а только закон распада, поэтому все эти кратковременные сюжеты на серых пыльных поверхностях носили характер мгновенно исчезающих спазм, импульсов и возникали у самой поверхности, сантиметров на 30–40 высовываясь то тут, то там из серого песка. Но интересно, что в течение нескольких ночей просматривая этот «фильм», сам я всегда оставался посторонним наблюдателем, хотя обычно в сновидениях мы тем или иным образом принимаем участие в действии или хотя бы испытываем какие-то эмоции, связанные с происходящим. Здесь же ничего подобного не было. Этот серый, вечно распадающийся мир был совершенно чужд моему психическому опыту и моей природе.
То, что я наблюдаю иную реальность, построенную по другим законам, я отчетливо осознавал и во сне. Причем мир этот не был миром ада, где мучаются грешники, несмотря на то, что в метаморфозах участвовали части человеческих тел — головы, ноги, кости и т. д. Это была вселенная дьявола, вотчина его «домостроительства» и мир его сознания — хаос и перманентный распад. Удивительно и то, что «сериал» закончился и больше никогда не возникал сразу же после того, как на «экране» появился портрет создателя этого мира: неожиданно весь экран сновидения заполнило по грудное изображение живого, неотрывно смотрящего на меня не моргающим взглядом «дьявола». Одет он был вполне современно, в пиджак и коричневый свитер со стоячим круглым воротником, черты его лица напоминали лицо знакомого мне ленинградского художника Лисунова — незаурядной личности с ярко выраженным «демоническим» характером и экзотической внешностью. Однако сходство было только внешним. Медиум и хранитель Хаоса в моем фильме был фигурой грандиозной, масштабной не по внешнему виду, а по излучающейся из его неподвижного, застывшего лица энергии зла, гибели, а главное — абсолютной посторонности нашему миру. Этот заключительный кадр-портрет длился непривычно долго, его длительность и застывшая отчетливость совершенно скандально не вязались с обычным протеканием сновидения, где все скачет, меняется, накладывается одно на другое. Из-за длительной неподвижности кадра у меня создалось впечатление, что молча смотрящий на меня «дьявол» имеет силу останавливать течение сна, вмешиваться в психические процессы как автономная мыслеформа, хотя и не может переступить из своей реальности в мою. Он не мог покинуть свою реальность как рыба воду, но и меня не мог в нее затащить, однако в его силах было оставаться в поле моего зрения сколько угодно (по моему субъективному ощущению, разумеется), в то время как я не мог по собственному желанию отвести от него взгляда. В конце концов изображение исчезло так же неожиданно, как и появилось.