Разумеется, по молитве такого «святого», как я, бесплотные чины, хотя и намеревались убрать «падших», все же не осмелились и мы благополучно доехали до конечной остановки. Интересно, что на полдороге один из «падших» попросил шофера его высадить — и как-то буквально юркнул, шмыгнул из «рафика» как фольклорный бес, обернувшись на меня с оскаленной улыбкой, мол, спасибо, спас, оттянул наказание.
Интересно само то пространство, в котором происходили «чудеса» восприятия и бредовые сюжетные сцены. Это пространство чем-то напоминает сновиденческое и расположено как бы между согласованной реальностью и миром воображения. Механизм воображения трансформирует символы и образы в «силы» и наслаивает эту «силовую» пленку на явления согласованной реальности.
Я ехал как-то в метро и раздумывал о том, что хорошо бы перепечатать для одного моего приятеля сборник молитв. Напротив меня, держась за поручень, стоял пожилой мужчина с авоськой. В голове моей пронесся вопрос, а стоит ли это делать, то есть перепечатывать молитвы? Тут же я увидел, что мужчина с авоськой кивнул. Причем движение его — кивок, наклонение вперед головы, чуть ли не прижимание подбородка к груди я увидел как бы в другом пространстве, очень схожем со сновиденческим. Сам кивок и его утвердительное значение по отношению к моей вопросительной фразе не вызывал никаких сомнений в том, что он был совершен, а вот то визуальное пространство, в котором он был совершен, носило явно иллюзорный, отслоенный от согласованной реальности характер. То есть пространство, в котором происходили все эти «чудеса», было психоэнергетической артикуляцией коллективного бессознательного.
По ходу развертывания процесса «вознесения» это иллюзорное зрительно-сенсорное (но не языковое и сюжетное, о чем речь впереди) пространство постепенно — в течение нескольких месяцев — как бы собиралось внутрь моей головы, «силовая» пленка стягивалась с окружающего мира, все менее и менее искажая восприятие действительности, в то же время усиливая дискомфорт моих внутренних состояний ума и чувства, погружая меня в хаос «внутренних» браней. Объектом чудовищных трансформаций становился я сам, мое мной же самим воображаемое тело, его образ — «внутренне» я постепенно становился сатаной, в то время как окружающая действительность становилась все лучше, приятнее и удивительнее (правда, это длилось недолго).
Особенно мне запомнился один день необычных состояний, день Отстранения, когда я был совершенно отслоен от окружающего, включая и силовые «бесплотные» вихри. Я ехал в троллейбусе в районе Самотеки, когда вдруг почувствовал начавшуюся изливаться на меня массу покоя — такой невероятной силы, что она, эта нирваническая масса, совершенно отделила от меня силовой мир «ангелов» и прочих бесплотных фантомов коллективного сознательного.