Метис почти наскочил на меня — он шагал быстро и почти зажмурившись.
— Сеньора?
— Извините, пожалуйста, — сварливо сказала я, — но вы читали не очень громко.
— Э?
— Я половины не расслышала. Будьте любезны, сеньор… — я выудила книжку, которую брала с собой, открыла в конце нее «страницы для записей», — сеньор, будьте, прошу вас, любезны, записать то, что вы сейчас читали…
— Записать?
— Ну да, — сказала я таким голосом, как будто все это было очевидно. Известный факт — кто первый халат надел, тот в нашей палате и доктор. Откуда парню знать, требуется или не требуется все записывать.
Он посмотрел на книжку и кивнул. Я сделала полшага назад, под руку толкнулся Хосе, протягивая грифельный карандаш. У инженера, похоже, взял — Винсенте, романтический дурачок, пишет перьями.
— Вам как удобнее, сеньор, записать самому или продиктовать?
— Я грамотный, — злобно прошипел он.
Ах ты ж нацменьшинство. Грамотный он.
— Не было предположения, что дело обстоит иначе, — процедила я и с силой сунула книжку и карандаш ему в руки, — отойдемте в сторону, тут люди ходят.
На сцену уже забрался скотопромышленник и разминал плечи. Декламировать он любил всем собой, размахивая руками и подскакивая, публике чрезвычайно нравилось.
Метис прислонился к стене и царапал в книжке. Порядок. Я хотела подойти и заглянуть через край страницы, но Архента уперлась.
Не приближайся к нему.
Да? Что такое?
Он страшный.
Я с недоумением осмотрела метиса. Ну, долговязый, костлявый мужик. Бедненько, но чисто одетый, даже в общем вполне по-городскому. С длинными волосами многие ходят. Лицо как лицо. Ладно, потом.
Скотопромышленник четвертый раз подряд декламировал из «Саламейского алькальда», неспешно двигаясь по сюжету, и при прочих равных должен был уже на следующий раз закончить. Текст благоприятствовал сценическому исполнению, и декламатор рычал за капитана, басил и хрипел за благородных крестьян, пищал за прекрасную Исавель, в общем публика отдышалась после вторжения неведомой хтони и начала расслабляться.
Метис посмотрел на меня, приподнял книгу — типа, все, отработал. Протянул мне ее вместе с карандашом, но я строго рявкнула, — подождите!
Он затормозил, едва не задымив подошвами.
— Что еще?
— Сейчас.
Еще какой там почерк, разберу ли. А нет, ничего, читать можно. Ну, ха, так и есть.
— Вы забыли подписаться. Или это не ваше стихотворение?
— Моё. Действительно. Извините.
Взял, подписал, без лишней размашистости двигая кончиком карандаша. А то иные подписываются, как вензель рисуют, и поди пойми потом, там Фабрицио-Энрике или Лусия-Маргарита.