Он разрешает тебе мыться, пока его нет дома? Нет.
А в туалет? — заикаюсь я но тут же понимаю — горшок под кроватью, Марина убирает дважды в сутки. Архента кружит по комнате. Здесь, кроме кровати, есть огромный шкаф, огромное же зеркало, крошечный столик для рукоделья — и никакого стула. На чем ты сидишь?
Ни на чем. Хожу. Или лежу. Кровать она старается обходить сторонкой.
А где ты ешь? Пепа приносит поднос, ставит на кровать, садится со мной рядом и я ем.
Ну… давай ты и сейчас сядешь. Ведь я с тобой, верно?
— Да, — выдыхает она вслух, — верно.
Она садится. Сидеть ей больно. Она заваливается набок, опирается локтем о пышные подушки, вздыхает и вдруг, неожиданно для меня, засыпает. Я успеваю только ахнуть — ведь нужно еще столько выяснить! — и растворяюсь в ее сне.
Архенте снится солнечный город, нарядные белые дома, высокая башня с часами… Она едет с братом в коляске, оборачивается на меня и хохочет, придерживая шляпу.
— Ты представляешь, какой сон я видела? Мне снилось, что ты умерла, а я в плену!…
— Глупости, глупости, — обрывает ее Эухенио, — какой еще плен, разве ты солдат, Архента?
Мы просыпаемся от шагов в коридору. Архента сжимается в комочек и в ужасе думает, что забыла переодеться в ночную сорочку. Я прислушиваюсь. Курит ли он на ходу? Хорошо бы курил. Курение притупляет обоняние. Спрашивать сейчас о чем-то Архенту бессмысленно, она в ступоре. Куда он свернет? Остановился в коридоре. Архента перестает дышать.
— Франциско! Почему нет света?…По коридору дробно топает кто-то, сквозь портьеру в спальню падает желтый свет лампы.
— Уходи домой.
— Да, хозяин.
Шаги сворачивают в кабинет. Я заставляю тело дышать, глубже. Сдерживаю дрожь в горле. Тихо, тихо. Дыши.
В кабинете слышно ругательство вполголоса, что-то щелкает, что-то звякает. Шаги. Еще тихий звяк. Тишина. Неясный звук, громкий звяк, шуршание. Тишина. Я дышу за Архенту, еще, еще. Начинаю считать вдохи и выдохи. За пятьдесят вдохов и выдохов — ни звука из кабинета. Еще пятьдесят. И еще. Я пытаюсь встать, но ее ужас свел все мышцы так, что я даже не могу разогнуть сплетенные вокруг колен руки. И тут она снова засыпает, проваливается, как в кашу, в мычание, в гул, в мелкий шепот камешков возле прибоя, я едва успеваю отпустить счет вдохов.
— Сеньора, сеньора!
Я поднимаю голову. Светло. Меня трясет за ногу пухленькая женщина с очень загорелым — ой, нет, не загорелым, просто очень смуглым лицом. Глаза навыкате, рот искривлен. Она, кажется, в панике. — Марина? — узнает ее Архента.
— Сеньора, сеньор лежит в кабинете на полу! Франциско ушел на рынок, что нам делать?