— И домовину на место поставь, не для тебя пока что приготовлена…
* * *
Во флигельке в поселке, полукругом опоясывающем залив озера Нарочь, все напоминало недавнее беззаботное дачное прошлое. У крыльца привязан детский конь на колесиках, в сенях под потолком болтаются на сквозняке уже окончательно и бесповоротно пересохшие метелки зверобоя, тысячелистника, пижмы, мяты. Самовар на резном столике — без краника и крышки, но со сморщенным голенищем ялового сапога на трубе. В углу — связка удочек из орешника с волосяной лесой и поплавками из гусиного пера, наполовину подкрашенными охрой.
За столом сидят Гуляков и подполковник Лозинский: ввиду пришедшего в упадок самовара кипяток в чайные чашки денщик им наливает из чугунка, обмотанного башлыком. Подполковник в расстегнутом до середины живота кителе обмакивает в чашку баранку, осторожно надкусывает одной стороной рта и морщится:
— Ну что за дрянь, даже в баранках песок! Правильно говорят: если бардак, то во всём…
Он бросает баранку, из чашки с чаем достает дольку лимона, отряхивает ее, наливает рюмку водки из графина, шустро поданного догадливым денщиком, выпивает и передергивается, положив в рот лимонную дольку. Жестом показывает на графин Гулякову, тот наливает себе.
— Ротмистр, за самовольство с аэропланом извольте получить порицание с отметкой в личном деле. А за доблесть я ходатайствовал о награждении вас Георгием четвертой степени. Только не знаю, получите ли, смутное время настало…
Гуляков гремит плетеным стулом, вставая:
— Служу Отечеству!
— Да сядьте. Служим мы, конечно. Но, хоть лоб тут расшиби, разваливается империя, к бабке не ходи. Полезла отовсюду сволота разная, болтуны и предатели. Стране и армии поражения хотят, у врага на содержании состоят, Да только враг тот не поймет никак, что наши предатели и его потом сожрут, как саранча кукурузу.
Лозинский подходит к окну и дергает форточку — ржавые петли отлетают, и форточка оказывается в руках подполковника. Он пробует пристроить ее на место, чертыхается и бросает в угол.
— Страшно, когда неприятеля не видать. Будто за спиной кто-то недобрый стоит и затылок взглядом сверлит.
— Господин подполковник, меня отец учил: страх если видишь, он уже не такой страшный. А если к нему лицом обратиться?
— Боюсь, ротмистр, никого мы там не увидим. До поры до времени…
* * *
Осенний дождь равнодушно полощет Парк Авеню, растерявшую в октябрьские сумерки весь свой аристократический лоск. Дворники не успевают убирать валом летящую из Центрального парка кленовую листву, и оранжевым облеплено всё — мостовая, столбы, будки таксофонов, лавки, вычурные изгороди и фасады домов. Уличное освещение включено по минимуму, и район напоминает средневековое шотландское поселение накануне зимы — угрюмое, малолюдное и неприступное.