Чуть повернувшись к своим помощникам, он спрашивает:
— Готов ли к принятию этот джентльмен?
Один из них отвечает:
— Готов.
Мастер обращается к новичку:
— Как твое имя?
— Лейба Бронштейн.
— Но тебя знают и под другим именем.
— Троцкий. Лев.
— Желаешь ли ты иметь и просить участия в благах этой достопочтенной ложи, как это сделали до нас многие братья и товарищи?..
После этих слов мастера помощники берут со стола кинжалы, подходят вплотную к новобранцу и направляют острия ему в грудь.
— Да, желаю.
Мастер приказывает:
— Покажите ему свет.
С его лица сдергивают платок, и новичок вздрагивает при виде двух клинков, упирающихся ему в грудь.
— Вы вступаете в почтенное общество, которое серьезнее и важнее, чем вы думаете, — размеренно и не без некоторой торжественности произносит один из помощников мастера: алкаш с улицы с родимым пятном под глазом. — Оно не допускает ничего противного закону, религии и нравственности, оно не противоречит обязанностям подданного. Обещаете ли вы никому и никаким образом не выдавать нашей тайны, кроме брата в ложе и в присутствии великого мастера?
— Я обещаю и торжественно клянусь под угрозой кары, при которой тело мое рассечено будет пополам, а внутренности — сожжены дотла.
— Хорошо. Достопочтенный мастер объяснит вам остальное.
Мастер встает из-за стола, подходит к принятому, повязывает ему белый кожаный передник и пожимает руку:
— Брат, поздравляю с первой степенью. Прошу к столу…
Ритуал окончен, свет делается чуть ярче. Присутствующие расслабляются, новому члену жмут руку, все садятся за стол. Мастер, сняв шляпу, наливает всем вина и, не вставая, добродушно говорит:
— Лев Давидович, по нашей доброй традиции за первой дружеской чашей вина я обязан вас предупредить, чтобы потом не возвращаться к этой теме. Вы по молодости лет посидели немного за участие в марксистском кружке. Так вот, уверяю вас, тюрьма — это неземное блаженство и настоящее счастье по сравнению с тем, что бывает с пытающимися хоть на полшага отойти от наших договоренностей. Хотя это не часто происходило за последние четыреста лет, по пальцам двух рук можно пересчитать…
Троцкий изображает легкую степень возмущения:
— Помилуйте, я, кажется, не давал повода усомниться…
— Ну, конечно же, не давали! Ваша биография доселе — сборник детских шалостей. Выслан из Франции за антивоенную пропаганду. После того, как Великобритания, Италия и Швейцария отказались вас принять, пристроились в Испании, где были арестованы и откуда высланы в Нью-Йорк под надзором полиции как опасный анархист. Это всё несерьезная чушь, пубертатное политиканство.