Эдвин сказал, что будет отсутствовать по работе, и я перестала так сильно волноваться, но поездку отменили в последнюю минуту. В четверг я сказала ему, что Джеймс приедет на выходные, и он ужасно разозлился, заявил, что дом не чертов детский сад. Вот его точные слова: „Какого хрена ты это устроила? Наш дом не чертов детсад. Зачем я плачу за его школу-интернат, если он там не бывает?“ Я пыталась успокоить его, но он не стал меня слушать. „Ну завтра меня дома не будет, черт побери“, – сказал он.
Джеймс приехал домой в пятницу около семи. Эдвин ушел, и я почувствовала облегчение. Приготовила пирог с рыбой для Джеймса, и мы поели вместе, а потом смотрели фильм. Эдвин вернулся примерно в полночь. Он был пьян и, учуяв запах пирога с рыбой, сошел с ума, начал обвинять меня, что я намеренно развела вонь в доме. Потом понесся на кухню. Я последовала за ним, не зная, что он собирается сделать. Как только мы оказались на кухне, муж схватил тарелку из-под пирога и швырнул в меня. Я увернулась, и тарелка попала в стену. Она не разбилась, но остатки пирога упали на пол. Эдвин схватил меня и прижал к полу, подтянул к разбросанным остаткам еды и сунул в них лицом. Еда попала мне в нос, в рот, и мне было сложно дышать из-за кусочков яйца, соуса и копченой пикши. Запах был отвратительным, и меня начало тошнить. Я хотела вырваться, но Эдвин лишь сильнее придавил меня, и мне становилось все сложнее дышать. Шея и плечи болели. И когда я уже думала, что задохнусь, он слез с меня. Я попыталась сесть, но он стал кричать, чтобы я все съела. „Убери за собой, на хрен, чертова сука“. Я наклонилась и стала есть. Когда Эдвин в таком состоянии, спорить с ним бессмысленно. Нужно просто повиноваться».
Мадлен задержалась на этом моменте, судя по странице в ее руках. Я тоже замерла тогда, когда она рассказала мне об этом в винном баре. Для меня она – образец самообладания. Каждую нашу встречу она была безупречной. Патрик мне тоже так сказал. Он видел ее в тюрьме, и даже там ей удавалось оставаться опрятной. Попытки представить, как она стоит на коленях, ест испорченный пирог с рыбой с пола, – невыполнимая для меня задача. Мадлен вздыхает и продолжает читать про себя. Я тоже.
«Я съела столько, сколько смогла, но на полу все равно что-то осталось. Эдвин ударил меня ногой в спину. „Ты вот тут оставила. Лучше бы тебе все слизать“. Я начала лизать пол. Теперь мне уже было тошно и стыдно находиться в таком положении. Я боялась, что Джеймс спустится и увидит происходящее. Эдвин отошел от меня, и я услышала громкий звон бьющегося стекла рядом с головой. Осколок отлетел и попал мне в щеку. Было больно. По полу растеклось вино. „Подумал, тебе захочется выпить бокальчик вина к ужину“, – хихикал он. Я не осмелилась повернуться или перестать лизать пол, но теперь я боялась, что он прижмет меня к разбитому стеклу. Его хихиканье стало более истеричным, и тут он начал плакать, но мне было слишком страшно, чтобы проверить, так ли это. Он еще раз ударил меня по голове, вышел из кухни и поднялся по лестнице. Я слышала, как он поднимается на второй этаж. Дверь захлопнулась, и стало тихо. Я прождала примерно полчаса на полу кухни, пока не убедилась, что он не вернется. Потом все убрала, сложила стекло в кучку у стены. Вытерла вино и остатки пирога. Поднявшись на второй этаж, я увидела между перил, что дверь нашей спальни заперта, и решила поспать на диване.