Конечно же, безголовое тело лежало там, где упало. Это мальчишка-кмелт приподнялся и мёртвой хваткой вцепился Сольвейну в сапог. На запрокинутом вверх, залитом кровью лице блестели оскалившиеся зубы — и глаза. Он сказал что-то по-кмелтски, низким, хриплым голосом, и попытался встать. Его вымазанная в крови рука скользила по коже сапога, но пальцы упрямо цеплялись за отворот, словно когти коршуна, жаждущего умереть, не выпустив добычи.
Он держал воина барра за сапог и жил уже целую минуту. Немыслимо. Просто нелепо.
Всю эту минуту Сольвейн смотрел в его глаза.
Он их знал.
— Проклятье! И здесь поспели прежде меня! — воскликнул позади знакомый голос — и взорвался хохотом, который от кого-то другого звучал оскорбительно. Но это был Рарст, а Рарст столь же беззлобен, сколь глуповат, и никогда ни к кому не цепляется первым. Сольвейну это было известно, ведь они многие годы бились бок о бок.
Он нашёл в себе силы оторвать взгляд от глаз и зубов, белевших посреди кровавой маски на лице кмелта, и обернулся.
— Похоже на то, — сказал спокойней, чем ждал от себя. — Впредь моли Драта не только о силе, но и о скорости.
Рарст ухмыльнулся и опустил взгляд. Его бровь изогнулась.
— Чего не добьёшь? — спросил равнодушно — нарочито равнодушно, и тише, чем до того. Сольвейн знал, о ком и о чём он говорит. Рарста и впрямь отличался чрезмерным добродушием: он славился тем, что всегда добивал врагов, и хотя делал это порой весьма изобретательно, в его руках они никогда не мучались. Собратья барра посмеивались из-за этого у Рарста за спиной — но не в глаза, потому что не хотели нарваться на его кулаки. Рарст был непобедим в кулачном бою, что отчасти извиняло его излишнюю мягкотелость.
— Я могу сам, — предложил он, приняв молчание Сольвейна за колебание — и потянул меч из ножен привычно небрежным жестом. Сольвейн оказался быстрее, и древко секиры звякнуло о клинок Рарста.
Добряк вскинул на него удивлённый взгляд. Сольвейн встретил этот взгляд, проклиная себя за то, что остановил собрата. Впрочем, кому, как не Огненному Драту, было видней, кто из них двоих заслуживал в тот миг большего проворства?
Это решило дело.
— Я возьму его, — сказал Сольвейн.
Удивление на лице Рарста сменилось понимающей ухмылкой. Он отступил, пряча меч в ножны, манул рукой и пошёл прочь — ему надо было ещё успеть поживиться, пока собратья не окончательно разорили селение. Сольвейн обернулся к мальчишке.
Тот всё ещё цеплялся за его сапог. И Сольвейн понял внезапно, что он пытается достать до меча.
Фыркнув, Сольвейн наклонился и вздёрнул мальчишку на ноги. Тот рванулся, захрипел и повалился вперёд, прямо на державшего его воина. Проклятье! Сольвейн отстранил кмелта от себя, осмотрел, пытаясь определить, где рана. Это оказалось нелёгким делом, потому что парень был в крови с головы до ног — и если вся она принадлежала ему, Сольвейн не успеет даже донести его до лагеря. Но, как бы там ни было, разбираться с этим следовало не здесь.