Бьёрд пожал плечами.
— Приказал заткнуть мне рот. И добавил, что, если я буду ещё болтать, он вырежет мне язык.
Разве можно было ждать иного от когоруна Рунгара? Конечно, он не поверил. А может, поверил, но решил, что это не имеет значения, раз он успел возжелать этого мальчика?
— Он не побоялся проклятия Драта, — сказал Сольвейн — не сразу поняв, что произнёс это вслух.
— Ты тоже его не побоялся. Ты ведь думал сначала, что я твой сын?
Сольвейн кивнул. Он вправду думал так — и, как и Рунгара, эта мысль остановила его лишь на мгновенье. Слишком сильным было искушение кмелтским мёдом… оно стоило даже проклятия бога.
— Так что ты можешь убить меня, — сказал Сольвейн, прикрыв глаза. — И будешь прав. Я ничем не лучше Рунгара.
— Нет, — вполголоса отозвался Бьёрд. — Вы оба нарушили табу вашего племени, но сделали это по разным причинам. К тому же ты только думал, что преступаешь закон, на деле его не преступив.
Это звучало, будто оправдательная речь на суде. Сольвейн вспомнил, как принял подходящего к нему кмелта за видение Драта, и вздрогнул. Он ведь до сих пор не знал, как оказался здесь… как всё переменилось.
— Что случилось в шатре?
Руки Бьёрда сжались в кулаки — с такой силой, что, должно быть, ногти впились в ладони. Потом медленно разжались. Сольвейн внезапно понял, почему Бьёрд смотрит на них.
Он видит на них кровь. Он смыл её, но всё равно видит.
— Ничего, — сказал он странно глухим голосом. — Они решили прибить мои руки к доске. Чтобы сделать это, развязали меня. Этого мне было довольно.
Он умолк, но Сольвейну не требовалось продолжения. Этот мальчик, которого Рунгар не пожелал признать, выхватил меч из ножен у одного из близнецов и убил всех троих. И когда его светлые кмелтские глаза, которые невозможно забыть, глянули в глаза отрубленной рунгаровой голове, угасающим сознанием когорун, возможно, успел понять, как жестоко ошибся, недооценив своё семя.
— Это вышло не так, как я хотел, — добавил вдруг Бьёрд. — Не так, как… собирался. Я надеялся на поединок с ним, а не… не на бойню. Но вы, барра, не умеете говорить, не умеете слушать. Вы умеете только унижать и калечить. Всё время, пока они насиловали меня, я видел твои руки, прибитые гвоздями только за то, что не пожелали меня отдать, — с внезапной горячностью добавил он — и замолк, словно смутившись собственного порыва.
Превозмогая боль, Сольвейн приподнялся. Бьёрд сидел, уставившись на свои пальцы, и до того погрузился в себя, что вздрогнул, когда перебинтованная ладонь Сольвейна легла ему на плечо.
— Ты воин, — сказал Сольвейн. — И ты хороший воин. Рунгар и его асторги были не самыми лёгкими противниками. И ты одолел их всех, хотя перед этим они избили и изнасиловали тебя. Ты мог убить и меня в любой миг. Когда я недосмотрел и ты взял свой меч… когда я дал тебе нож… в любую ночь, когда я засыпал, ты мог отползти, перепилить верёвки о лезвие моей секиры и убить меня. Почему ты этого не сделал?