К рекомендательным письмам были даны Сурнину письма дипломатические – самые тайные.
Сурнин взял бочонок с доброй водкой и обшил сверху суровьем. Письма он засунул под чужую бочку с селедками. Сел на корабль. Берега Темзы уходили. У маяка они уже стали невидимыми. Англия уходила в туман.
Корабль шел к северу. Слева из тумана выбелились далекие меловые скалы.
Океанская зыбь, стиснутая березами, путанно качала корабль.
Сурнин, одетый бедно, ехал внизу.
Бочонок с водкой качался и плескался под койкой.
Водку Алексей Михайлович давно не пил, а здесь, как только сели в трюм и как только началась качка, стал угощать соседей. Известно стало всем, что едет мастеровой, прогнанный с места, и пьет безмерно, и в пьяном виде за всех платит, и всех угощает.
Пили за Лондон, за маяк, за пролив, за ветер, за тюленей.
Качались над людьми лампы, скрипели борта.
Люди пили, целовались, пели русские, английские и даже негритянские песни.
Бочонок осмотрели, пока Сурнин спал, но ничего не нашли.
Тогда Сурнин подсунул под обшивку бочонка письма.
Сам Сурнин пил немало, но аккуратно закусывал.
У Сабакина на верхней палубе уже три раза обыскивали багаж. Обыскивали сперва безрезультатно всех, будто бы ища контрабанду, потом попросили пойти обедать в кают-компанию.
Механик никуда не пошел и ночь простоял на палубе.
Ветер дул на север.
Монотонно и упорно скрипела мачта, ветер гнал корабль. Направо синел мятежный французский берег.
Полная луна висела над океаном и тянула к себе волны.
Они бежали от далекой Америки, сжимаясь, проходили между Великобританией и Норвегией, били о борт корабля, ветер и луна доводили их до берега Европы.
Думал Сабакин: как примут в Петербурге, будет ли он там бить сваи, поставит ли он свою машину для откачки воды па́ром и будет ли он добывать земляной уголь? Будут ли в России на земляном угле делать железо или будут ронять леса под Тулой, голить предгорья Урала?
Большая луна стояла в небе, тянула к себе волны и сердце.
Сабакин не уходил с палубы.
В тумане просветлело бледное, как будто талое, солнце.
Низкий берег Голландии показался вдали. На берегу ветряные мельницы машут крыльями, в тумане видны длинные полосы деревьев – они растут среди болот, на краях канав.
Путь еще далек.
рассказывающая про город Санкт-Петербург и механика Кулибина.
В Кронштадте Сурнин велел доставить багаж к Мартышке и сам пошел туда.
Сабакин, умытый и прибранный, уже сидел у окна, просматривая газетный листок.
– Мартышка помер, – сказал он, положив номер газеты на стол.
Сурнин погоревал и взял прокуренные и запятнанные газеты. Новостей много; главная – та, что умер сурнинский покровитель, большой человек, его светлость князь Григорий Александрович Потемкин-Таврический. О смерти его сообщено после депеши стихами Михайлы Цветкова.