Душа требует идеала, это понятно. Но достижим ли идеал? Помните, в «Мёртвых душах» полковник Кошкарёв мечтал, что «несмотря на всё упорство со стороны невежества, он непременно достигнет того, что мужик его деревни, идя за плугом, будет в то же время читать книгу о громовых отводах Франклина, или Виргилиевы Георгики, или Химическое исследование почв».
И что же? Полтора века прошло, а много ль успехов? Положим, всё меньше и меньше мужиков ходят за плугом. Революция и естественное развитие общества катапультировали мужика из борозды в самые невообразимые места. Он, мужик, теперь и за рулем «Мерседеса», и за штурвалом банка, и в Думе, и даже на министерском посту. Если не мужик, так баба. Распознать по одёжке трудно: то костюм от Армани, то парик от Мартинеса, то третье-пятое-восьмое, но для генетики человека два и даже четыре поколения — мелочь. Под слоем наилучшей косметики только поскреби — отыщешь простую русскую останавливательницу коней на скаку.
Но вот круг чтения...
Некрасов тоже вопрошал:
Когда мужик не Блюхера
И не милорда глупого -
Белинского и Гоголя
С базара понесёт?
Упор литературоведы обыкновенно делают на Белинском и Гоголе, а мне кажется, важнее другая строка — «с базара понесёт»!
То есть Некрасов говорит о литературе как о товаре — а он разбирался в этом вопросе досконально. Автор, если мечтает о рыночном успехе, должен заботиться и о том, чтобы его труд был доступен пониманию максимального числа потребителей.
Наша великая литература девятнадцатого века существовала преимущественно для меньшинства, для дворян и сливок остальных сословий. Пушкина, Лермонтова и Белинского при жизни авторов читали хорошо если пятеро из тысячи. Последний прижизненный номер пушкинского «Современника» не смог собрать и девятисот подписчиков. Роман «Преступление и наказание», написанный уже после признания критиками Достоевского первостепенным писателем (какая-никакая, а реклама), расходился скверно: две тысячи экземпляров тиража продавались пять лет.
"Высокий" автор девятнадцатого века часто жил на внелитературные доходы (унаследованные имения, служба, богатая бабушка и т.п.) либо, если таковых доходов не было, бедствовал. Что делать, читающей страной Россия в девятнадцатом веке предстаёт лишь в фантазиях неомонархистов. На деле же "я до сих пор ещё «Графини Лавальер» не прочел: всё нет времени", — думал Чичиков, и нисколько не стыдился. Да и у прекраснодушного Манилова в кабинете «всегда лежала какая-то книжка, заложенная закладкою на 14 странице, которую он постоянно читал уже два года». За всех отдувался Петрушка.