— Ты тоже! — приказал кому-то голос. Я сильно понадеялся, что не мне. — Я вижу твою тень.
Я покосился на тень и понял: меня выдает голова. Пригнись я пониже, сошел бы за старый мешок с картошкой.
Я встал с поднятыми руками, но, почувствовав, что моя поза слишком банальна, повернул их ладонями внутрь.
Незнакомец носил бороду, своим видом напоминал аляскинскую хаску и был на несколько поколений старше меня. Это наполнило меня дикой злобой. Я всегда считал, что со мной покончит молодой панк — дикий, неуправляемый, обозленный на мир.
Бородач направил на меня пистолет, но вдруг посмотрел на то, что было у меня в руках, и подался вперед.
— «Путешествие»?
Я совершенно забыл, что все еще держу книгу.
— Селин, — шепотом ответил я.
— Я люблю эту книгу.
— Я прочитал только до половины.
— Уже дошел до того места, где…
— Слушай, лучше убей меня, только не рассказывай конец!
Бородач опустил пистолет.
— Ты ничего не поймешь, пока не одолеешь все целиком, по кускам не получится. Кто еще тебе нравится?
— Русские.
— Русские — это да. А американцы?
— Хемингуэй — очень даже ничего.
— Мне нравятся его рассказы. Романы нет. Как насчет Генри Джеймса[28]?
— Не очень. Мне больше нравится его брат.
— Уильям Джеймс[29]! Гений!
— Безусловно!
Он убрал пистолет.
— Черт бы побрал эту баржу, надо вернуть ее обратно.
Эдди, хаски и я привязали баржу к берегу. Меня спасла книга, и я спросил бородача:
— Что тут вообще происходит?
— Мы конкуренты. Мой босс хочет, чтобы ваш босс закрыл магазин.
— Но это не причина, чтобы стрелять направо и налево.
— Причина.
Логично. Большинство людей угасают на работе, но медленно, постепенно, а я отыскал себе такую, которая чуть не угрохала меня всего за неделю.
Жизнь с ребенком
Главные проблемы — дома. Астрид не может выспаться — ее усталость ее ненасытно грызет, наверное, поэтому она обращается с ребенком так, словно он зубной протез чужого человека. Ее любовь ко мне сошла на нет. Теперь я для нее — всего лишь раздражитель, досадная неприятность.
Иногда я обнаруживаю ребенка на полу, иногда — рядом с диваном, а однажды, когда я вернулся домой, он лежал в пустой ванне головой на сливном отверстии. Но бывает, что Астрид вспоминает о своей материнской роли и допускает малыша до сосков, но при этом ее лицо пустое, одно какое-то белое полотно. Я спросил, не болит ли у нее что-нибудь. И она ответила:
— Неужели ты ничего не замечаешь, идиот?
Она выше моего понимания.
Только пять минут назад Астрид сидела на диване, обхватив колени руками. Я только кашлянул, и она вскрикнула. Что, если наши отношения останутся такими — словно за закрытыми дверями?