Увидев,
что Эмма серьезна,
Лаклейн напрягся.
— Эмма,
ты знаешь, что
ни одно живое
существо не
может быть
обращено, сначала
не умерев. —
Катализатором
для превращения
в вампира, упыря,
призрака, для
любого из созданий
Ллора была
смерть. — Мне
придется полностью
обратиться,
сдаться зверю,
а потом убить
тебя, надеясь,
что ты заразишься
и сможешь родиться
заново. — Молясь,
что она примет
в себя частичку
зверя, и он оживет
в ней, но не
овладеет полностью.
— И если ты
выживешь, то
много лет будешь
оставаться
взаперти, пока
не научишься
контролировать…
одержимость.
— Большинству
требуется
около десяти
лет. Некоторым
это так и не
удается.
Жалко,
словно в защитном
жесте, ссутулив
плечи, она
пробормотала:
— И все
же я почти уверена,
что это стоит
того. Ненавижу
быть вампиршей.
Ненавижу, что
меня ненавидят.
— Превращение
в ликаншу не
изменит этого,
лишь прибавит
тебе новых
врагов. Мы тоже
не повсеместно
любимы в Ллоре.
Кроме того,
даже если я бы
смог сделать
это щелчком
пальцев, я бы
не стал превращать
тебя.
— Ты
не стал бы менять
мою вампирскую
сущность? —
спросила Эмма
неверяще. —
Тогда все было
бы настолько
проще!
— К черту
проще! Ты такая,
какая есть, и
я бы ничего не
стал в тебе
менять. А, кроме
того, ты даже
не полностью
вампирша, —
сев на колени,
Лаклейн прижал
ее к груди, провел
пальцем по
маленькому
острому кончику
ее ушка, а затем
чуть куснул
его, заставив
Эмму задрожать.
— Думаешь, я
не видел небо,
что ты вчера
мне устроила?
Робкая
улыбка изогнула
ее губы. Затем
Эмма покраснела
и спрятала
лицо у него на
плече.
Если
бы он собственными
глазами не
видел происходящего,
то ни за что
бы не поверил.
Кристально-чистое
небо, полная
луна — и, тем
не менее, молнии
неконтролируемо
пронзали небосвод,
словно опутывая
его сетью. Свет
каждой из них
гас невероятно
медленно. Ему
потребовалось
много времени,
чтобы понял,
что удар каждой
молнии совпадает
с ее криком.
— Всегда
поговаривали,
что это особенность
валькирий, но
никто не знал
наверняка.
— Те,
кто видели,
обычно не…
ну, долго не
живут, если
склонны болтать
об этом.
Ее слова
на мгновение
заставили
Лаклейна вздернуть
бровь, а затем
он сказал:
— Ты
не вампирша.
Ты можешь вызывать
молнии, и твои
глаза становятся
серебряными.
Ты такая одна
во всем мире.
Эмма
скривилась:
— Другими
словами – урод.
— Нет,
не говори так.
Я считаю, ты
одна в своем
роде, особое
существо, —
Лаклейн слегка
отодвинул ее,
уголки его губ
приподнялись
в улыбке. — Ты
моя крошка-полукровка.