Не склоним головы, не сложим оружия, не отдадим вековым врагам прекрасной
Картли на разорение, жен и дочерей на позор и плен. Поднявший меч умрет oт
меча. Богом посланный вам царь абхазов, картвелов, ранов, кахов и сомехов,
шаханша и ширванша - Георгий X".
- Завтра на рассвете, - продолжал тбилисский начальник гзири, сворачивая
свиток, - все азнауры и воины Носте соберитесь на эту площадь: вас поведет
под знамя полководца Ярали славный азнаур Квливидзе.
Квливидзе гордо выпрямился в седле.
Крестьяне бросились к арбам, кидая в них как попало свои пожитки: каждый
спешил домой проводить близких на войну.
Под топот коней, боевой клич молодежи, гул голосов и причитание женщин
арбы вереницей потянулись по дороге.
Кудахтая и хлопая крыльями, в панике летали по базару взбудораженные
куры. Перепуганные купцы, только что с важностью решавшие судьбу весов,
испуганно оглядывались на крестьян, умоляли тбилисских гзири взять их под
защиту, но гзири отмахивались от них. Не имела успеха и жалоба князей
Магаладзе.
- Не время мелкими делами заниматься, сводить личные счеты, - отвечали
озабоченно гзири, - нам предстоит скакать всю ночь по царским владениям,
поднимать народ на защиту Картли.
Взбешенные Магаладзе, угрожая пожаловаться царю, приказали мсахури
повернуть караван обратно и ускакали.
Костры на сторожевых башнях вспыхивали ярче.
Невообразимая суматоха перепугала базар. Каждый спешил скорее выбраться
из кипящего котла и захватить дорогу.
- Наконец-то, Георгий, мы дождались войны, недаром ты нас принял в
"Дружину барсов". Мы покажем князьям удаль ностевцев, - радостно захлебывался
Элизбар.
- Увидят, как глехи дерутся! - кричал Гиви, прикладывая ко лбу монету.
- Не кричи, Гиви, шишка улетит, - захохотал Димитрий.
- Шишка улетит, а твоему носу никакая монета не поможет.
ГЛАВА ТРЕТЬЯ
На краю обрыва, за невысокой колючей изгородью, закрытой орешником и
плакучей ивой, белел бедный дом. Георгий открыл дверь в полутемное помещение.
Все здесь привычно: влажный кирпичный пол умерял жару, медный кувшин с
продавленным боком угрюмо смотрел в блестящий таз, а из угла косился мохнатый
веник.
Около тоне (печи для хлеба), перед круглой деревянной чашей, на циновке
сидела Маро, мать Георгия, придавая кускам теста форму полумесяца. Мокрой
тряпкой, намотанной на длинную палку, Маро вытирала стены тоне, брала на
ладонь куски теста, ныряла вниз головой и ловко облепляла тоне. Закончив,
она плотно закрыла тоне крышкой и тюфячком. Всплеснув руками, бросилась к
мангалу, на котором медный котел издавал угрожающее шипение, схватила ложку,