дарить - закон запрещает. Получив от тебя вольную, ностевцы лишаются права
на свою землю и хозяйство и вынуждены будут пойти к князьям в кабалу. Такая
щедрость, дорогой друг, не принесет радости... Нельзя сгонять людей с
насиженного места.
- Я думал, царь мне разрешит, - вздохнул Георгий.
- Если даже разрешит, не верь, даром Носте не пожаловал бы, тайную цель
держит. Может, тебя в Кахети пошлет, найди предлог отказаться. Сейчас все
Багратиды друг против друга меч точат, а народ свои раны лечит. В Кахети
сейчас царевичи за престол дерутся, в каждом приезжем подосланного убийцу
видят, сейчас же голову снимают, особенно после вероломства нашего царя...
Папуна, любовно заворачивая в лаваш кусок баранины, спокойно перебил:
- Пусть кушают друг друга, меньше останется.
- О каком вероломстве говоришь? - насторожился Георгий.
Арчил вышел, проверил, нет ли кого под окнами, и, вернувшись, близко
подсел к Саакадзе.
- Помнишь, какой переполох в Картли был, когда царевич Давид
воспользовался слабостью глаз своего отца, царя Александра, и, захватив
царское знамя, папаху и меч с поясом, объявил себя царем, а его брат,
царевич Георгий, от такой новости к нам в Картли перебежал? А ты знаешь,
каким образом царевич Георгий обратно вернулся?
- Старики говорили, брат полцарства обещал, если обратно приедет.
Арчил и Папуна звонко расхохотались. Арчил еще ближе придвинулся к
Саакадзе.
- Наш добрый царь Георгий дал знать Давиду, что брат его спрятался у
картлийского митрополита, и, по общему уговору, Давид прислал стражу с
цепями. Закованного царевича повезли в Кахети и бросили в подземелье. Потом
царь Александр в церкви Пресвятой богородицы проклял Давида, и тот от
отцовских проклятий к вечеру распух, как бурдюк, и умер.
- Спасибо богородице, - запивая вином баранину, весело проговорил
Папуна, заставив судорожно перекреститься Арчила, - только, думаю, это
отцовское проклятие густо было посыпано персидским ядом.
Арчил, пропустив мимо ушей последние слова Папуна, продолжал:
- Я тебе нарочно об этом, Георгий, напоминаю. Если наш царь своего
двоюродного брата не пожалел, то тебя, в нужное время, как сухой хворост, в
огонь бросит.
Георгий задумчиво смотрел на Арчила. Разговор глубоко проник в сознание,
вызвал тысячу сомнений, на минуту сделалось страшно от своего возвышения.
Поздравления и прием подарков от послов Кахети, Гурии, Абхазети,
Имерети, Самегрело заканчивались, когда Георгий Саакадзе, дружески
подталкиваемый князем Херхеулидзе, вошел в приемный зал.
Толстые восковые свечи, пылающие в оленьих рогах, блестящие костюмы,