— Морис Теллан…
— И вы хотите стать актером?
Вопрос меня оскорбил. Я не хотел стать актером: я и был актером. О, разумеется, пока неизвестным, но все-таки хорошим.
— У вас уже есть какие-нибудь работы?
— Несколько крошечных ролей в кино и интересная роль в «Лунатиках».
— Сколько вам лет?
— Восемнадцать…
— Вы учились у Симона?
— Нет, в Тулузской школе…
Она рассмеялась.
— Какой вы смешной! Знаете, из вас получился бы чудесный «Великий Мон»…
Я знал, что могу «чудесно» сыграть множество «чудесных» персонажей.
— Только надо спешить, — вздохнул я.
— Почему?
— Пока я еще достаточно молод…
Она снова засмеялась.
— Достаточно молод! Говорить так в восемнадцать-то лет…
Мне все не верилось в свое счастье. Я, никому не известный парень из провинции, чью шею еще украшают юношеские прыщи, и вдруг — в артистической уборной самой Люсии Меррер. И спокойно беседую с ней… Я уже обдумывал, в каких восторженных выражениях напишу об этом событии матери.
Внезапно лицо Люсии стало строгим, почти торжественным.
— Быть может, вы станете великим актером, Морис…
Она назвала меня Морисом! И сразу же высказанное предположение приобрело силу пророчества.
Все это время я стоял перед ней как истукан, а она продолжала говорить со мной, нюхая мои розы.
— Кого вы хотели бы сыграть, Морис?
Должно быть, журналисты задавали ей такого рода дурацкие вопросы, а теперь она, наверное, хотела озадачить меня.
— Адама, — слегка подумав, решился я.
Ее тихий смех ласкал слух.
— Любопытный ответ. И почему же вы бы хотели быть Адамом?
— Потому что Адам еще не знал, что существует смерть.
Лицо Люсии омрачилось.
— Значит, вы тоже думаете об «этом»?
— И немало…
— В вашем возрасте!
— Дело не в возрасте, а в склонности… Осознаешь или нет!
— Скажи-ка, а вы не глупы, мой мальчик…
Опять этот проклятый румянец, с которым я не могу справиться, от которого горит лицо. Я едва не обжегся, прикоснувшись пальцами к вискам.
Она выдернула из моего букета одну розу — красный чуть распустившийся бутон — и протянула мне.
— Возьмите, хочу отплатить вам… Если любите сувениры, можете засушить его в книге…
Я схватил цветок. Для меня он вдруг перестал быть простой розой за восемьдесят франков. Не знаю даже, попрощался ли я, уходя, но долго еще вспоминал ее странную, чуть грустную улыбку.
Розовый бутон, который я с благоговением сжимал в руке, был похож на эту улыбку.
* * *
В последующие три дня я видел Люсию лишь мельком во дворе киностудии или в баре. Каждый раз она была в обществе разных известных личностей, и это отбивало у меня всякую охоту подходить к ней.
Наконец на четвертый день был мой черед играть. Играть — это громко сказано, учитывая то, что мне предстояло изобразить: я должен был стоять по стойке «смирно», пока Люсия Меррер беседовала с президентом какой-то там республики. В определенный момент она роняла перчатку, президент неизвестной республики этого не замечал. Мне следовало, проявив вначале некоторую нерешительность, подобрать перчатку и протянуть ее Люсии. Люсия с улыбкой благодарила меня… Как вы можете судить сами, в этой ситуации мне трудно было продемонстрировать свой талант.