Маленькие безумства любви (Липатов) - страница 10

Ты приходи, жизнь моя, слышишь? Ты же зна­ешь — таких, как я, больше нет. Я хвастаю? Знаю цену и тебе и себе. Мы стоим друг друга. Если я стану на одной стороне земного шара и скажу: люблю, — ты услышишь, даже если будешь стоять на другой его стороне. Лишь мой голос проникает в самые тай­ные тайники твоего сердца.

Ты огорчаешься, что мне приходится страдать? Говорят, страдание очищает. Шучу. Где там! Страда­ние заставляет болезненно напрягать воображение, утомляет и отдаляет. Да и я тебя уже перестрадал, выстрадал.

Я все прощу, приходи. Да и что прощать, соб­ственно, — я не духовник, чтобы отпускать тебе грехи. Нет, нет, какие там грехи, это просто к слову. Приходи, я возьму твои руки в свои, и мы забудем обо всем на свете. Придет ведь время, и все забудут нас, когда-нибудь да мы умрем. Нелепо, не правда ли? Все терзания твои умрут, все мои надежды. Лишь тени наши останутся, да радость нашего свидания станет частью второй атмосферы земли — атмосфе­ры чувства.

Мы исчезнем, любовь моя. А может, любовь наша не даст нам раствориться в мировом океане небы­тия, и души наши уплывут по нему, взявшись за руки? А ты говоришь — Наташа Ростова, Курагин. неожиданное ослепление. Бог с ним. Лучше было бы для меня, если бы оно было ожиданным? Случилась у тебя радостная минута, разве беда, что оказалась она случайной?

Зачем же Пушкин писал своей жене: «...Гляде­лась ли ты в зеркало, и уверилась ли ты, что с твоим лицом ничего сравнить нельзя на свете, — а душу твою люблю я еще более твоего лица». «Да, — ска­жешь ты, — но сначала все-таки полюбил он лицо…»

Я все прощу, приходи. Скольких ты целовала, скольких я целовал... — что же, займемся теперь бухгалтерией своих увлечений? Возьмем счеты и давай гонять костяшки черные и белые туда-сюда? Падет равное число — и квиты? А если у тебя больше — что тогда? Разлука, обида навсегда? Глупая, мы могли и не встретиться, умчаться в разные стороны, как скорые поезда. Но ведь зажглась во Вселенной еще одна звезда.


Изжизниманекенов


Манекен решил подразмяться и сошел с вит­рины. Был он довольно славно подрисован и одет во вполне приличный костюм. Из верхнего 6окоового кармашка торчал уголок беленького платочка.А ты в это время ссорилась со мной и упрекала, что не везу тебя в Татры или хотя бы в Кижи; да не научился до сих пор кататься на водных лыжах; и бардом давно бы мог стать; и пора записаться нам в конноспортивную секцию или хотя бы в моржи; а уж о том, что одеваюсь абы как и дарю тебе одни пустяшные цветы, что уж говорить... И ты была пра-ва, потому что больше всего на свете я любил ду­мать о смысле жизни.