...Софистика! А я еду к тебе на арбе. Волы, ремигая, философски-отреченно шагают, полуопустив головы.
Субстанция ощутительная, плывут они в ритме, определяемом природой и человеком. О чем они думают? Есть ли у них душа? Прячутся ли в ней пятое, шестое, седьмое, восьмое, девятое и десятое измерения, существующие, как утверждают, сжавшимися зернышками — внутри которых огромны они и необъятны... А я лежу на теплых досках арбы, на душистом, шуршащем сене и еду на трех лестницах: одна поставлена на колеса, а две другие приставлены к ней бортами. Оси поскрипывают во втулках, тяжело вертятся кованые колеса — четыре круга вселенной. А я думаю о тебе. Как и мир, ты сочинена мной, как и в мире, я живу в тебе. Сладко и грустно мне. Где-то ты ходишь, разговариваешь, касаешься. А здесь — лишь образ твой. Где ты реальнее? Изменяю ли я тебе с образом, образу ли с тобой? Есть ли что-нибудь постояннее непостоянства. Я закрываю глаза — мир исчезает, ты — остаешься. Пока едет арба, ты остаешься.
Лицо
Когда жизнь съеживалась вокруг человека и ему хотелось отбросить ее, как кожуру съеденного банана, он находил пожелтевший пергамент. Сказано было: «Рассвет встретишь в Пути. Ступив на тропу Пути, увидишь многое и услышишь все. Прежняя жизнь истекла. Оставляя ее, сохрани надежду, но имя свое позабудь. Трижды умрешь, прежде чем увидишь Лицо».
Люди шли по Пути, указанному в пергаменте. Он вел через море, горы и три пустыни. Странное начиналось уже на корабле немых, где никто не разговаривал. Ночью открывалась каюта, и черная тень набрасывалась на свою жертву. Если пилигрима убивали, тело его выбрасывалось за борт. Если побеждал пилигрим, его высаживали на берег. Далеко не все были настороже и умели блистательно владеть ножом. Но иные догадывались петь и играть для команды — завороженные матросы слушали день и ночь. Паруса сами принимали нужное положение.
Путник сходил на берег, и тропа вела его в горы. Случались обвалы, и лишь уцелевший, самый осмотрительный или самый неосторожный, продолжал путь. В пустыне кто-то дырявил мешки с водой, и путник умирал от жажды. Иногда налетали воинственные кочевники и уводили растерявшегося в рабство.
Это действовала стража Лица. Как сторожевой пес, она кусала и отступала, кусала и отступала. Самые бесстрашные, самые беспомощные, самые настойчивые, самые верящие достигали третьей пустыни, среди которой высился гористый островок. Всегда к нему подходил только один человек.
Еще издалека путник начинал видеть Лицо. Сначала оно, огромное, казалось ему высеченным из камня, как у Сфинкса. Глаза были полуприкрыты, словно Лицо дремало. Но чем ближе подходил человек, тем быстрее оно оживало, начинало светиться, впитывая в себя приближающуюся жизнь. Оно мгновенно переживало ее, море страсти прокатывалось по Лицу.